Ужасный Круз

Закрыв за Габриэллой дверь, я прижался к ней спиной и закрыл глаза, желая, чтобы головная боль рассеялась.

Черт побери, Теннесси.

Двадцать восемь Теннесси

Весь следующий день я не могла есть.

Я не могла спать.

Я не могла пить.

Я только и делала, что думала о Крузе.

Только на этот раз (ах-ха!) я кое-что с этим сделала.

Я отправила ему десятки сообщений, начиная с того дня, когда он отвез меня к родителям после внесения залога.

Теннесси:

Мне очень жаль.

Теннесси:

Может, мы просто оставим все в секрете еще несколько дней? Недель? Месяцев?

Теннесси:

Я делаю тебе одолжение, знаешь ли. Никто не хочет публично заявлять обо мне. Я как… как… венерическое заболевание! Гонорея, если хочешь.

Теннесси:

Помнишь миссис Уоррен? Я скучаю по ней иногда. Но только потому, что она напоминает мне о тебе.

Теннесси:

Ух. В моей голове это звучало гораздо лучше.

После того, как за мной закрылась дверь и мне пришлось встретиться со своей семьей в одиночку, я поняла, что приняла неправильное решение.

Я не хотела быть рядом с ними. Они заставляли меня чувствовать себя ужасно – глупой, безрассудной и неопытной. Я хотела быть с Крузом, который всегда ценил мое мнение, мои слова и мои желания.

Мама кричала, что не может поверить, что я пыталась кого-то убить, и вслух спрашивала, сколько «Аве Мария» я должна прочесть в церкви в следующее воскресенье, если я вообще смогу переступить порог этого места, не сгорев в огне.

Отец сказал, что ему было очень стыдно за то, что его дочь арестовали, он хотел бы позволить мне гнить в тюрьме, но понимал, что улики против меня очень слабые.

А Тринити наотрез отказалась смотреть на меня. Она оставалась наверху, предпочитая не спускаться, вероятно, потому что не хотела снова бить меня, теперь на глазах у моего сына.

Мишка был единственным, кто поддержал меня. Он крепко обнял меня (медвежье объятие, если хотите) и сказал, что верит мне.

Было печально, что единственным человеком в семье, который поверил мне на слово, был тот, кого я родила.

Однако, как бы то ни было, меня никто не поддерживал, да еще и это расставание с Крузом.

Именно поэтому я была в очень плохом настроении, когда узнала, что меня отправили во временный отпуск.

– Ненадолго, пока все не прояснится и не уляжется. – Джерри вздыхал в трубку, пока я готовила Мишке обед.

– Но я не сделала ничего плохого, – ответила я сквозь стиснутые зубы.

Я не хотела умолять не увольнять меня, но и не хотела, чтобы мне отключили электричество.

– Я знаю, пирожочек. Все это знают. Именно поэтому я обещаю перезвонить тебе уже на следующей неделе.

– Ты думаешь, я буду просто сидеть и ждать? – Я помахала кулаком в воздухе, хотя он не мог этого видеть.

– Да, – сказал Джерри ровно. Без жалости. – Послушай, никто другой в этом городе не возьмет тебя на работу прямо сейчас.

Слишком уставшая, чтобы спорить, я повесила трубку и закончила готовить овощную запеканку и салат. А затем плюхнулась на диван и закричала в один из пледов.

Странно, но потеря Круза волновала меня больше, чем работа.

– Мама? – услышала я через несколько минут – а может, и часов – и поняла, что заснула.

Я протерла глаза, спустила ноги с дивана и встала. Мишка снимал кроссовки у двери, выглядел потным и счастливым.

– Медвежонок! Еда готова. Помоги мне накрыть на стол.

Я уже направлялась на кухню, делая вид, что все в мире хорошо.

– Не беспокойся. Я столкнулся с Крузом, когда возвращался из школы. У него был обеденный перерыв, и он купил мне тако.

Я замерла на полушаге, повернувшись на пятках, чтобы посмотреть на него.

– Ты тусовался с Крузом?

– Да. – Он сморщил нос, прошел на кухню и налил себе стакан воды. – Извини. Я знаю, что вы двое расстались или что там еще. Но, типа, все равно круто же – дружить с ним, да?

– Конечно. – Я очнулась, нацепив на лицо улыбку.

Мне хотелось думать, что раз Круз был с Мишкой, значит, я все еще нужна ему.

К сожалению, зная Круза, он мог просто быть своим обычным, идеальным «я».

Болезненная мысль, которую я не могла назвать, пронзила меня.

Круз и Мишка искренне любили друг друга.

– Мама?

– М?

– Ты в порядке?

– Конечно, Медвежонок! Почему нет?

– Потому что ты плачешь?

– Правда? – Я быстро похлопала себя по щекам, с ужасом осознавая, что они действительно мокрые. Не помогло моей жалости к себе и то, что ни один член моей семьи не заглянул спросить, как я себя чувствую. – Ну, должно быть, это сезонная аллергия. Пойду-ка я быстренько умоюсь, милый. Я сейчас вернусь.

Когда я вернулась, Мишка сидел за кухонным столом, сжимая телефон, и выглядел виноватым.