Ужасы и кошмары

«Этот день должен был стать самым счастливым. Я о нем два года мечтал, как и любой солдат-срочник. Два года казарменной жизни, два года не был дома, отца и мать, родной дом, деревню свою не видел. И вот армейская служба позади, и дорога дальняя позади тоже.

Я вышел из поезда – вольный человек, никто мне не указ! Дальше нужно было еще на автобусе долго ехать до районного центра, а там уж – как повезет. Может, попутку поймаю до деревни, пешком далековато. Хотя я и пешком побежал бы, так сильно меня домой тянуло.

Однако же шагами дорогу мерить не пришлось: повезло, сговорился с одним мужичком, он обещал подбросить и высадить примерно за километр до моей деревни. Ему по пути было, денег он с меня не взял: мол, сам дембелем был, так же со службы ехал, словно вчера было.

Он-то первым и заронил в мою душу зерно тревоги. Сказал, у него в нашей деревне приятель живет, и он этого приятеля недели три или больше в райцентре не видел. А обычно тот каждую субботу приезжает.

Я ведь и сам заметил кое-что, гнал от себя это «кое-что», старался не думать. А после его слов уже не получалось мысли эти подальше затолкать…

Девушки у меня не было, из армии ждали мать с отцом. Мама писала часто, знала, как я весточки жду. Пусть и не особо много напишет, но регулярно, без перебоев. А тут вдруг писать перестала. За три с лишним месяца – ни строчки, как отрезало. Может, по какой-то причине письма не доходили. Или она решила, что скоро я сам дома буду, но в это верилось слабо. Знала же мать, что последние месяцы – самые трудные, что ждать тяжелее всего, когда сроки на исходе.

Если бы мама заболела, отец написал бы, но и он молчал. И в их молчании мне чудилось что-то плохое. А уж после сказанных вскользь слов водителя, хотя я и пытался воскресить в душе прежнюю радость, получалось плохо.

Он высадил меня, как и обещал, у поворота. Помахал рукой на прощание, посоветовал много не пить и покатил себе дальше, а я зашагал к дому.

Деревня наша небольшая, в низинке лежит, кругом – лес. Свернул я за поворот – вот и она, как оладушка на блюдечке. У меня сердце защемило. Прибавил шагу, чуть не бегом к ней побежал.

Дома, улицы, палисадники с черемухой… Словно и не уезжал никуда! В крайнем доме живут дед Николаша с бабой Нюрой. Я мимо проходил, увидел, как занавеска шевельнулась в окне. Замедлил шаг, думаю, выйдет сейчас кто-то из стариков на крыльцо, ох и удивятся же!

Только никто не вышел.

Небось, не заметили, глаза-то старые, зрение подводит. Я к калитке подошел, позвал их, прислушался. Никто не отозвался. Даже обидно сделалось, но в следующую минуту стало не до обид: понял, когда прислушался, что в деревне тихо. И это странно… Обычно псы брешут почем зря, петухи как начнут перекличку, так долго успокоиться не могут. Где мотор рычит, где люди говорят друг с другом. Радио играет.

А тут – ничего. Тишина полная, можно подумать, нету нигде никого. Я отошел от калитки, направился к своему дому. Смотрел по сторонам, но никого из соседей не увидел. По домам сидят, что ли?

Возле дома дяди Паши, милиционера, стоял его мотоцикл «Урал» с коляской, в которую он иногда сажал детвору прокатиться. Тишина давила на уши, она была густая и вязкая, как кисель, пугала меня, хотя я не разрешал себе это признать.

Справа от моего дома жили Зуевы – отец, мать, две дочери. Проходя мимо их дома, я увидел младшую Зуевскую дочку, Нинушку. Ей было лет десять, она сидела прямо на земле, вертела в руках что-то светлое (не то чашку, не то сахарницу).

– Нинушка! – окликнул я девочку. – Не признала? Это же я, Аркаша!

Она медленно повернула голову в мою сторону. Уставилась на меня круглыми глазами, молчит. Наверное, не узнала: ей восемь было, когда я в армию уходил. Но все равно должна была хоть какие-то эмоции проявить: любопытство, интерес. Тем более она всегда вертлявая была, живая девчушка.

– Мама с папой дома? – спросил я, еще надеясь завязать разговор. – А Любаня?

Нинушка некоторое время продолжала смотреть на меня, а потом отвернулась и снова принялась разглядывать то, что держала в руках (теперь я видел, что это чашка), будто нечто необычное. Поняв, что ничего не добьюсь, пошел я к своему дому, уже не представляя, что там увижу.

Скрипнула калитка. Я вошел во двор и огляделся. Все было по-старому, но вместе с тем – не так. В глаза лезли некоторые вещи, которые я не мог не заметить.

Обычно во дворе копошились куры, но сейчас их не было. Мать что, перестала их держать? Но такого на моей памяти никогда не случалось.

Дверь в дровяник, что стоял в конце двора, была нараспашку. Прежде мать всегда ее запирала, потому что через дровяник можно выйти в сад, находившийся за домом. Если дверь оставить открытой, куры могут забраться в сад и начать топтать мамин огород.

Я быстро пересек двор, заглянул в дровяник. Дрова, инструменты отца, разные мелочи – все было на своих местах, это меня успокоило. Я подошел к двери, что вела в огород.