Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов

Я невольно представил себе, как Люба в белом халате и прозекторском фартуке отдается первому встречному, но тут же постарался прогнать из своей головы это видение.

— Сегодня у вас какие-то странные шутки, — проворчал я. — Павел Семенович, что случилось-то?

— А? — как будто очнулся Зиновьев. — Простите меня, Владимир Алексеевич, шутки действительно — не того… Просто пытаюсь осмыслить… Вы знаете, что этого парня тоже отравили. И точно таким же морфином.

— Как?!

— А вот так-то. Он умер не от удара, не от удушья, ни от чего другого — а именно от отравления морфином, причем той же степени концентрации, от какой умер и предыдущий мой клиент, не помню уже его фамилии.

— Столяров, — подсказал я.

Удивление быстро прошло — что же, все верно. Мишель хотел указать на убийцу — вероятно, потому, что был связан с ним. Именно он имел доступ к препаратам Горна. То окончание разговора между аптекарем и Архиповым, которое я услышал вчера на Ильинке, подтверждало, что, вероятно, сыщики все же обнаружили недостачу препаратов, что Горн отрицал. Немудрено — с таким заболеванием он скорее всего просто передоверил все манипуляции с ингредиентами своему помощнику.

— Что же, Павел Семенович, вы уже написали об этом Архипову?

— Несомненно.

Хлопнула входная дверь, и в коридоре морга появилась Люба Байсарова — только теперь она была одета в прехорошенькое серое пальто и теплую шапочку с меховой оторочкой. В руках она держала бумажный пакет. Не поздоровавшись со мной, она передала пакет доктору.

— Ваш калач, Павел Семенович. Еще горячий.

— Благодарю, Люба.

И тут черт меня дернул спросить:

— Это вы у первого встречного… э-э-э…

Люба бросила в мою сторону быстрый кинжальный взгляд, а Зиновьев вдруг страшно закашлялся, размахивая рукой — как будто он подавился папиросным дымом.

— Владимир Алексеевич! Думаю, мы с вами закончили. Так что в гости не зову, впрочем, вы и сами придете, когда захотите.

Я коротко поклонился и вышел. Теперь мне предстояло совместить приятное с полезным. То есть отобедать у Тестова и заодно поговорить с шеф-поваром ресторана Михаилом Ивановичем Рыбаковым.

Строго говоря, никакого тестовского ресторана в Москве не было, а был «Большой Патрикеевский трактир» — именно так гласила вывеска здания на Охотном Ряду. А уж пониже нее было написано: «И. Я. Тестов». Начинавший еще половым в московских трактирах, Иван Тестов скопил на чаевых неплохое состояние, подольстился к домовладельцу Патрикееву и основал трактир его имени, скромно приписав внизу свое. Он не просто сохранил традиции трактира русской старообрядческой кухни, но и довел их до такого блеска, что его заведение собирало теперь самые сливки не только общества Первопрестольной — самые богатые, знатные и именитые гости из столицы, Санкт-Петербурга, приезжая в Москву, обязательно ехали обедать именно к Тестову. Почему-то завтраки здесь не пользовались такой популярностью. Ужинали московские гурманы по клубам, а вот обедали либо у Тестова, либо в «Славянском базаре». Ужинали у Тестова в основном театралы, и во время сезонов тут было не протолкнуться от публики во фраках и вечерних платьях. Было, конечно, и много других заведений, но именно таких больше не было во всей России.

Я приехал незадолго до обеденного часа, и поэтому мой Иван сумел найти местечко у подъезда ресторана для стоянки. На первом этаже располагалась старинная, еще патрикеевская блинная, где степенные допотопные купцы поглощали десятки блинов с самыми разнообразными начинками и приправами. Там было тихо, степенно, никакого табачного дыма, никакой музыки. И даже водку там не пили, потому как водка — не лучший спутник блинам. Зато чай носили не просто парами, а чуть не ведерными чайниками. И при этом половой тащил целую стопку полотенец — вытирать вспотевшие шеи и щеки.

Я сдал бушлат и папаху в гардероб, получил латунный номерок, миновал вход в этот нижний зал и взошел по лестнице — не так давно я поднимался по ней, чтобы напроситься в гости к миллионеру Елисееву — тогда он скупил весь тестовский ресторан, чтобы в одиночестве, без чужих глаз отметить высочайшее разрешение на получение ордена Почетного легиона. Теперь же сверху, из ресторанного зала, в центре которого помещался бассейн с живыми стерлядями, доносились звуки чудесного механического оркестриона, исполняющего «Большой венский вальс».

Старший половой Кузьма, с бородой как у Саваофа, приветливо встретил меня и проводил за столик у окна.

— Будете обедать, Владимир Ляксеич? — спросил он. — Или только перекусите?

— Перекушу немного. Вели подать графинчик шустовской рябиновки и пару расстегаев с налимьей печенкой — на закуску. Потом ухи. А на основное — утку с кашей. А про десерты ты теперь, Кузьма, забудь. Я на диете.

Старший половой сочувственно кивнул — мол, все понимаем. На диете — значит, доктора так прописали. Ничего не записывал, потому что все меню Тестова держал в голове и мог о каждом блюде рассказать так, что посетитель, осоловев, иногда и не попробовав, уже лез в кошелек расплатиться за рассказанные Кузьмой блюда.