Узкая дверь

– А зачем вам вообще понадобилось соглашаться на работу в «Короле Генрихе»? – спросил он. – Что вы надеялись там найти? – Его голос звучал достаточно дружелюбно, но мне показалось, что он надо мной смеется. – Я слышал, что вы в первый же день произвели настоящий фурор. Прямо с утра ухитрились вывести из себя обоих – Синклера и Скунса, даже еще не начав работать.

Да, это свидание с Джеромом было ошибкой, думала я, уже чувствуя, что он не только не намерен ничего рассказывать мне о Конраде, но и всячески старается сделать так, чтобы я почувствовала себя не в своей тарелке. Возможно, это его способ произвести на женщину впечатление, ведь некоторым мужчинам нравится сразу же ставить женщин на место, стараясь их унизить; видимо, они считают, что благодаря подобному буллингу выглядят могучими привлекательными самцами.

А Джером, положив руку на мое обнаженное плечо и наклонившись ко мне совсем близко, тихо сказал:

– Видите ли, я провел собственное маленькое расследование. – Голос его был прямо-таки исполнен доверия. – Мне показалось, что вы как-то уж больно странно говорили о том убитом мальчике. О Конраде Прайсе. Скажите, вы ведь Беки?

Я почувствовала какое-то странное стеснение в груди и поняла, что в сердце моем пробудился гнев.

– Вам Скунс об этом поведал?

Джером явно был удивлен моим предположением:

– Скунс? Нет, что вы! Я вас высмотрел в библиотеке. Точнее, в той книге «Пропавший мальчик из Молбри», где целая глава посвящена исключительно вам.

– О! – стараясь сдерживаться, воскликнула я. – Разумеется! Я уж и позабыла об этой книге.

На лице Джерома вновь появилось сочувственное выражение.

– Могу себе представить, как вам хотелось обо всем этом забыть, – сказал он. – Вы ведь были тогда совсем малышкой. Для вас это, должно быть, превратилось в настоящий ад. Так вы поэтому и пошли работать в «Короля Генриха»? Потому что именно здесь исчез ваш брат?

Я покачала головой:

– Не знаю. Мне просто хотелось все вспомнить.

– И вы вспомнили? – Мне показалось, что голос Джерома чуть дрогнул, и я подумала: а что, если я все же дала ему неправильную оценку? Что, если эта самоуверенная манера – просто некий фасад? И он был искренне тронут тем, что я ему тогда сказала? И теперь всячески стремится проявить доброту?

– Так, всякие мелочи, – сказала я, – от которых мало проку. Разумеется, я надеялась на большее. Но, видно, сломавшись тогда, я навсегда останусь сломленной.

Это было что-то совершенно необычное для меня: и как только я решилась сказать такое почти незнакомцу? Но, с другой стороны, именно потому, что Джером был для меня почти незнакомцем, я и осмелилась заговорить о своих потаенных чувствах. Доминику я бы никогда ничего подобного не сказала. Во-первых, он бы сразу сильно встревожился, а во-вторых, воспользовался бы моими откровениями для пополнения своего постоянно возраставшего арсенала.

– Вы меня простите, я, конечно, не должна была взваливать вам на плечи свои личные проблемы, – извинилась я, – но сегодня у меня выдался просто ужасный день. А рассказать об этом своему нынешнему партнеру я не могу. У меня такое ощущение, словно все вокруг рушится, да еще мои родители сегодня…

И я рассказала Джерому о своем визите к родителям и о письме «от Конрада», которое они получили, чем нанесла, пожалуй, последний удар по собственной самооценке.

– Я думала, что со всем этим теперь уже покончено. – Я сделала очередной глоток того же пойла из колы с водкой (Джером уже успел потихоньку поставить рядом со мной новый бокал, и напиток в нем оказался гораздо крепче). – Мне казалось, что после стольких лет люди наконец-то оставят нас в покое…

Джером взял меня за руку. На переносице у него появилась морщинка, отчего казалось, что он и сам вот-вот расплачется.

– Вы не должны считать себя сломленной, Ребекка, – сказал он. – По-моему, вы как раз невероятно сильная. Дэнни Хиггс говорит… – Он резко прервал себя, и вид у него был такой, словно его внезапно обидели. – Ладно, черт с ним, с Дэнни Хиггсом. Он идиот и попросту не понимает, что говорит.

Я внимательно на него посмотрела и сказала:

– Вы совершенно спокойно можете повторить, как именно меня назвал Хиггс. Ну, смелей!

Джером откашлялся и, совсем понизив голос, почти прошептал:

– Он сказал, что вы фригидная сука. Извините. Но вы хотели знать.

Я не выдержала и рассмеялась. Пожалуй, впервые за несколько последних дней я смеялась по-настоящему. Смеялась до тех пор, пока у меня не потекли слезы, а затем одним глотком допила свою водку с колой и сказала:

– Да это же похвала от человека, который берет большие винные бутылки по акции! – Я снова разразилась почти истерическим хохотом.

Джером затравленно озирался. Кое-кто из завсегдатаев уже откровенно на нас пялился – все-таки в «Жаждущем школяре» не привыкли к тому, чтобы женщины здесь громко смеялись. Я заметила, что Эрик Скунс и его друг уже ушли – видимо, за разговором я не обратила на это внимания, – и мне сразу стало немного легче.