Узнай меня

– Ну да. Они попросили меня, чтобы я попросил тебя, чтобы ты сыграла роль гида для этого странного русского. Они уверили меня, что больше некому! Даже были грубы, когда намекали на то, что за три прожитых здесь года ты не принесла острову никакой пользы. Кроме вытаптывания травы во время прогулок на пирс, от тебя якобы нет больше никакой пользы. Это их слова, дорогая! Не смотри на меня так!

Она с грохотом швырнула ложку. Творожный крем безобразными кляксами забрызгал стол. Одна капля попала Олегу на локоть. Он брезгливо передернулся. Вскочил, оторвал кусок от рулона бумажного полотенца, принялся нервно тереть кожу.

– Что здесь такого, объясни? Что ты так разнервничалась? Бросаешься посудой! Это… Это неприлично, Таня!

Ее, как всегда, передернуло от имени, к которому она так и не привыкла. Но упрек она приняла. Схватила ложку, принялась затирать жирный крем влажной тряпкой.

– Это всего лишь ложка, дорогой, – проговорила она извиняющимся тоном, когда все убрала.

– С этого все начинается! – возмутился он в ответ и снова сел за стол. – Сначала ложка, потом чашка, а затем кастрюли полетят мне в голову!

Она промолчала. Обернулась к кофейной машине, на которой уже давно горела зеленая сигнальная лампочка. Подставила его чашку и нажала кнопку. И разомкнула рот, лишь когда поставила перед мужем кофе и пододвинула тарелку с блинчиками, начиненными творожным сладким кремом.

– Ты не должен был давать согласия, – упрекнула она его тихо, забравшись с ногами на подоконник.

– Больше некому! – огрызнулся он.

– Петр. Он хорошо знает местность. Отлично говорит на русском языке.

– Петри сослался на больные ноги и отказался. – Олег приложил руки к груди, виновато глянул на жену. – Неужели ты думаешь, что я не пытался соскочить, дорогая? Я отнекивался настолько долго, насколько это было возможно. И…

– И когда ты мне об этом собирался рассказать? – горько усмехнулась она, внимательно рассматривая фигуру человека на самом краю пирса. – Сразу после завтрака?

Олег громко хлебнул из чашки. Потом еще и еще раз. Она обернулась на него от окна.

– Скажи… Скажи, как ты считаешь, каким образом он вышел на меня? Почему нашел именно здесь? Здесь! За тридевять земель?! Ему кто-то намекнул, где меня искать? Твой друг… Пластический хирург, он мог…

– Нет, не мог, – пробубнил Олег, не поднимая на нее взгляда. – Я не говорил тебе. Он погиб в автокатастрофе. Фотографий, твоих фотографий, у него не было. Я забрал тебя из клиники еще в бинтах. Твоего нового лица у него не было. Я так подстраховался.

– Погиб?!

Она услышала только это. Ее лицо вытянулось, побледнело. Крохотные шрамы, о которых знали только они двое, тут же заныли, принялись зудеть. Страшно захотелось впиться в них ногтями, разодрать в кровь.

– Когда?

– Почти сразу, как мы с тобой улетели сюда. Буквально через пару месяцев.

– То есть его нет в живых более трех лет, а ты… Ты мне ничего не сказал об этом? Почему?

Он с такой силой сжал зубы, что кожа на скулах натянулась. Четко дозируя гнев, с предельной осторожностью поставив кофейную чашку на стол, он спросил странно рокочущим голосом:

– Я не понял, что ты хочешь от меня, Таня?

– Я хочу знать, почему ты мне не сказал, что твой друг доктор погиб?! Давно погиб!

Она соскользнула с подоконника, медленно двинулась к обеденному столу. Наклонилась, упершись кулаками в стол. Глянула на Олега, как на незнакомца.

– Скажи мне почему? Это было только твоей тайной, да? Тебе было нужно держать меня в неведении, чтобы я…

– Чтобы ты что? Не кинулась обратно в Россию? – перебил он ее, откидываясь спиной на высокую спинку стула. И даже сделал попытку улыбнуться. – Да поезжай! Что ты там станешь делать, интересно? Твои дипломы об образовании на другое имя. Твоя квартира на другое имя. Кому ты там нужна, Таня? Кому? Кроме Кадашова, мне кажется, там больше нет желающих с тобой увидеться. Твои родители за границей. Но и они не видели тебя новой. Они говорят с тобой лишь по телефону. Они тоже не узнают тебя!

Она отпрянула, будто он ее ударил. Уставилась немигающим взглядом на человека, с которым прожила больше трех лет. Которого считала своим спасителем. Которому верила и на которого надеялась.

Что она в нем просмотрела? Может, все же у него имелись какие-то скрытые мотивы? Почему он помог ей в тот день? Это был страх за нее, искреннее желание помочь человеку в смертельной опасности? Или что-то иное? Какой-то болезненный интерес? Желание узнать, а что же будет дальше, если он так вот и так поступит? Ему просто сделалось скучно, и он решил развлечь себя подобным образом?

Что двигало им, когда он согласился, чтобы она сыграла роль гида для странного русского? Желание эксперимента? Желание балансировать на краю пропасти? Или он надеялся, что она оступится и выдаст себя?

Она… Она ему надоела!

– Ты же говорил, что не помнишь его фамилию, – выговорила она, еле шевеля губами. – Ты же утверждал, что не помнишь фамилию Кадашова. Ты врал?

Он молча подергал плечами и поднял на нее глаза, в которых горел незнакомый лихорадочный огонь.

– Вспомнилось только что. Странно. Правда?

– Весьма странно.