Узник Двенадцати провинций

Мороз высушил болота, трескались обледеневшие ветки, и падали на лету замерзшие птицы. Город, кокетливо белый в редких лучах зимнего солнца, дымил всеми трубами. По скованным льдом каналам гуляли люди; вместо лодок, сновавших от одного берега к другому, появились сани, запряженные лошадьми с шипастыми подковами.

Торговля тряпичников процветала, в бедных кварталах их шубы из разрозненных и плохо сшитых шкурок шли нарасхват. Мальчишки отправлялись на рынок на деревянных коньках, и это было дивное зрелище, когда они мчались во весь дух, каждый с узлом на плече, вытянув свободную руку для равновесия, громкими криками зазывая покупателей на свой грошовый товар.

Я тоже раздобыл себе пару таких коньков, они были просты донельзя. Лезвие из твердого дерева, загнутое спереди, крепилось к подошве. Все это привязывалось шнурками к башмаку – и смело лети, куда вздумается, по замерзшему каналу. По крайней мере, я так полагал, но лед оказался куда тверже, чем мне представлялось, а мой лоб ближе к нему, чем ожидалось. Падал я часто, лед предательски уходил у меня из-под ног раз за разом. Спящая вода коварна: если не утопит вас в своей обманчивой дреме, то оглоушит ледяным равнодушием.

Поднявшись в очередной раз на разъезжающихся ногах, я услышал смешки легко промчавшихся мимо Саскии и Арно и, наверно, именно в этот момент растерял остатки пиетета перед черноволосой девушкой.

После многих попыток, весь в синяках и шишках, я наконец освоил шаг конькобежца. С улыбкой, надо признать, кривоватой, и дрожащими коленками, но полный решимости добиться успеха, потому что и город, и все болота вокруг можно было обойти таким образом, без нужды добывать лодку или платить перевозчику. Вся схваченная, скованная этой ледяной дланью территория открывалась до горизонта, а мороз все крепчал.

И вот одной холодной и звездной ночью я вышел из своего жилища, надев шубейку, сшитую наполовину из кошки, наполовину из крысы, и привязав к ногам пару коньков; в котомке у меня лежали тяжелая книга, нож, фунт копченого сала и каравай ржаного хлеба, в правом кармане – слепая птица со скверным характером, а в левом – загадочная карта, на которой была обозначена древняя земля под названием Бретань. Мне понадобилась пара часов, чтобы добраться до окраин города, а потом до окружавших его болот, превратившихся в бескрайние поля, сверкающие инеем.

Я поймал ритм, скрип деревянных лезвий по льду толкал меня вперед, и каждый шаг зачеркивал все, что осталось позади: Йорна с его интригами, Йера с его руками убийцы, маленьких дикарей из Вшивой крепости и Саскию, девушку с таким холодным сердцем, что мои глаза подергивались влагой, как стекло в мороз.

Я держал курс на север в надежде выйти к реке, которая выведет меня к морю.

Ближе к середине ночи я открыл котомку, чтобы перекусить. Кусок хлеба с салом для меня, щепотка зерен и три капли можжевеловой для Даера. Воспользовавшись передышкой, я прикинул, где нахожусь. В этом краю, среди множества озер и рек, с единственным проводником – Полярной звездой легко было ошибиться в расстояниях. Я понимал, что уже заблудился, но выбора не оставалось, мороз жалил крепко, надо было двигаться, чтобы согреться, и я отправился дальше, не разбирая дороги.

Сырой туман порозовел с рассветом и стер мой единственный ориентир. Я замерз, весь дрожал и стучал зубами. Ускоряя шаг, я смотрел направо и налево в поисках убежища. Такой быстрый темп не понравился Даеру, он завозился в кармане и так орудовал лапками и клювом, что плюхнулся на лед, разразившись грязной бранью. Мне пришлось вернуться за ним. Он забился в прибрежные заросли и, когда я протянул руку, пребольно клюнул меня, отчего я тоже в свою очередь выругался. Наконец я изловил его и хорошенько тряхнул в наказание, а он между тем властно указывал клювом в направлении, противоположном тому, в котором двигался я. Наша разборка меня достала, я был сыт по горло требованиями пернатого тирана, но, сколько я его ни тряс, он разорялся все сильнее, вереща, как утка, которую режут, и выворачивая голову назад, так что в конце концов я будто бы сдался, лишь бы его унять. Хуже всего, что он был прав: с той стороны, куда он указывал, вдруг потянуло восхитительным запахом жарева.

У маленькой хижины сидел человек и, склонившись над костром, поворачивал деревянную палочку с насаженными на нее кусочками угря. Даер был лучше любого компаса, если у него сосало под ложечкой. Когда я шел к высокому берегу, он восседал у меня на руке, гордо выпятив грудку – ни дать ни взять капитан на судне, входящем в порт.

– Интересная у тебя птица, – сказал мужчина, показывая на него палочкой. – Похоже, пибил-свистун. Дрессированный. Ты, часом, не знахарь?

– Да.

Мужчина шмыгнул носом.

– Знахарь, а заблудился. Не очень-то умно бродить по болотам в такую погодку, а?

Я еще остерегался его, держась на почтительном расстоянии.

– Да не стой ты там. Иди поешь.