Артем любил сидеть в ее крохотной теплой комнатушке, смотреть, как сухонькие старческие руки проворно протаскивают сквозь сетку натянутых нитей катушку с челноком и слушать ее простую неторопливую речь. От нее он и узнал, что О-Стелли приходится внучкой О-Брайна. От нее узнал и о тем, что готовится свадьба ее с самым красивым, самым ловким, самым смелым молодым эрхорниотом Фратом О-Геймом, и о том, что именно он, О-Гейм, скорее всего сменит дряхлеющего О-Брайна, хотя она, О-Горди, этого и не одобряет.
— Ну да ведь все в руках О-Брайна. Как он захочет, так и будет, — смиренно закончила старушка, еще ниже склоняясь над станком.
— А если народ не захочет? — подал голос Артем.
— Как это не захочет? — О-Брайн — старшой, Мудрейший из Мудрейших, все равно, что отец над всеми. И потом… Только он, он один знает Великий завет.
— Это что за Завет такой? — навострил уши Артем.
— Вот этого я тебе не скажу. Мудреное что-то, не нашего ума дело. Никто ничего о нем не знает. А без него бы нам не жить…
— Так, может, этот Завет и заставляет вас прятаться под землей?
— Может, и так. Ведь это там, в Великом завете, говорят, сказано о большом море, что придет из-за гор.
— Каком море? — насторожился Артем.
— Кто его знает. Мор он мор и есть. А как от него спастись, только старшой знает. Потому все, что О-Брайн ни скажет, так оно и делается. Так и Завет повелевает.
— Интересно… А до него, О-Брайна, кто был за старшего?
— До О-Брайна был старец О-Дрейс. Я его хорошо помню. Добрый был старик. Тот сменил О-Глодля. А до О-Глодля правил О-Норр. Так тот этот Завет чуть ли не от самого О-Стрема получил.
— О-Стрем?… Это еще кто такой?
— Как кто? Это прапредок наш. От него и пошел весь род эрхорниотов.
— Но откуда и как появился этот О-Стрем в котловине?
— Всякое говорят. Но доподлинно только О-Брайн об этом и знает, да, может, еще О-Стелли. Очень он доверяет своей внучке. О-Гейма они, конечно, во все это еще не посвятили. Рано! Хоть и числится он в этом, как его… Орио.
— Орио? А это что такое?
— Орио… Ну, значит, те трое, кому все должны подчиняться. Только опять скажу: рано, больно рано быть О-Гейму в Орио. Да ведь куда денешься — жених! Не будь он женихом О-Стелли, О-Брайн и не подумал бы наречь его своим преемником: мало ума нажил. А О-Стелли умна. Ох, умна! Вот бы кого за старшого. Да нельзя: не женское это дело. Только, скажу я тебе, не больно О-Гейму, ее будущему мужу, позавидуешь: характер у девчонки — камень!
Она чуть помолчала, ловко связала порвавшуюся нить, ласково, по-матерински взглянула на Артема:
— А ты не присмотрел еще кого-нибудь себе по сердцу?
— Что ты, тетушка О-Горди! — смутился Артем, застигнутый врасплох столь неожиданным вопросом. — Я еще и говорить-то по-вашему как следует не научился.
— И-и — велика беда! Много ль надо слов между мужем и женой. Главное, чтоб нравились друг другу. А ты мужчина видный, не чета здешним женихам. Наши девчонки, я слышала, только о тебе и шепчутся.
— Ты скажешь, тетушка О-Горди! — еще больше смутился Артем.
— Говорю, что знаю! — строго возразила старушка. — Скоро вот праздник Длинного дня. На нем исстари женихи невест присматривают. Смотри и ты. Чего тянуть? Одному жить — только горе мыкать. — Она тяжко вздохнула, вытерла тряпочкой слезящиеся глаза.
На минуту воцарилось молчание, нарушаемое лишь стуком тяжелого челнока и хриплым астматическим дыханием старого человека, и Артем хотел уже встать и уйти. Но тетушка О-Горди остановила его движением руки и, тряхнув головой, словно отгоняя непрошеные мысли, вновь заговорила тихим глуховатым голосом:
— И как бы я порадовалась, видя, что ты нашел здесь, у нас, свое счастье. А может быть, успела бы еще и твоих деток понянчить…
— Тетушка О-Горди, — перебил ее Артем, — а почему ты всегда одна? У тебя разве не было мужа, детей, внуков?
Она снова вздохнула:
— Как не быть. Были у меня и муж и детки. Да не довелось им дожить до старости. Страшная болезнь напала на нас в одну из зим. Много эрхорниотов ушло тогда из жизни. Из всей моей семьи одна я и выжила. Тогда же умерли и родители О-Стелли. Осталась она крохотным младенцем на руках О-Брайна. Вот он и предложил мне заменить ей мать. Я своего младшенького-то еще грудью кормила, после его смерти молочко подсохнуть не успело. Как было не взять бедную малютку. Она мне всех деток заменила. Выходила я ее, вынянчила. Она и теперь как дочь. Только редко навещает меня теперь. А уж если замуж выйдет… Ну да ведь каждому свое…
Так вот говорили они часами, и все это время Артем не отрывал глаз от быстрых рук старушки, проворно орудующих челноком. Туда — сюда, туда — сюда. Сколько же таких движений сделала она за свою долгую жизнь? И сколько еще предстоит их сделать слабеющим день ото дня рукам? Но ведь можно как-то помочь старой женщине, усовершенствовать эту допотопную колымагу. Сделать, скажем, несложный привод, вроде тех, что стоят на ножных швейных машинках, подсоединить два шарнирных рычага…