Узница гаргульи

Никогда не любила объятия и всякие нежности, но, похоже, многое меняется рядом с этим мужчиной. Нет ничего естественнее, чем взять его за руку, позволить ему усадить меня к себе на колени и обнять. Я опускаю голову ему на плечо и позволяю теплу его кожи меня успокоить.

– Что дальше? Иногда мне кажется, что я тону в прошлом и утраты тянут на дно. Знаю, чего хотела бы от меня семья, но я устала сражаться и больше не хочу. Я просто… Не знаю, кто же я тогда, если не та, кем они меня сделали. – Впервые произношу это вслух, и кажется, словно я вывернула наизнанку свою душу.

– Ты не обязана решать прямо сейчас. – Брэм проводит рукой по моим волосам и по спине. – Как бы там ни было, у тебя есть время. Любое твое решение будет верным.

– Вот так просто?

– Да. – Он целует меня в висок. – Ты сильная, умная, целеустремленная. Я не сомневаюсь, что ты добьешься всего, что захочешь, на любом поприще.

Его уверенность согревает меня. Он верит в это. Мне не нужно проверять его ауру, чтобы понять, что это правда. Прижимаю руку к его груди, прямо над размеренно бьющимся сердцем. Был бы он так же уверен, если бы знал правду о моем прошлом, о моей семье? Я-то не хочу стать настоящим монстром, но многие в моей семье с радостью перешли эту грань.

Я не верю, что грехи близких сказываются на нас… обычно.

Он открыл мне так много правды, рассказал о себе все.

Может, я смогу отплатить ему тем же. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

– Когда миры разделились, некоторые люди и… вещи остались в чужом для них мире.

– Я знаю историю, – осторожно говорит он.

– Не знаю, что происходило в других мирах, но люди всегда были в самом низу пищевой цепи. Мы можем скрещиваться со сверхъестественными существами, чтобы даровать нашим детям магию, но если не переживем рождение ребенка, не увидим, как он растет… В общем, родителю от магического ребенка одни проблемы.

Брэм замер, будто превратился в камень, как те гаргульи, что служат украшением зданий.

– Да.

– И для некоторых оставшихся в моем мире монстров развернулся своего рода шведский стол. Большинство людей даже не знает о существовании сверхъестественного, что делает их легкой добычей. Некоторые решили с этим бороться. Например, моя семья. – Не знаю, почему так сложно говорить. Может, потому что мои родственники сочли бы Брэма монстром, которого нужно немедленно уничтожить. – Они – мы – спасли многих за минувшие десятилетия, но… Боги, Брэм, так жить нельзя. Одно из моих первых воспоминаний – как отец протягивает мне нож и учит, куда вонзить его, чтобы противник истек кровью прежде, чем сможет меня ранить.

Он обнимает меня чуть крепче.

– Я сожалею.

– Не стоит. Я же жива. А остальные нет. – Дыхание становится прерывистым. – Но я последняя. Продолжить семейное древо означает завести детей лишь для того, чтобы превратить их в охотников. Сломить их прежде, чем это сделает мир, чтобы они стали самыми лучшими убийцами. Я… Я не могу это сделать. Не хочу. Думаю, я хочу детей, но ужасно боюсь, что во мне что-то щелкнет, и я стану такой, как мои родители. Они любили меня, но причиняли боль и утверждали, что так я стану сильнее.

– Не стоит жертвовать всем ради силы, – тихо говорит он. – Но ты не твои родители. Ты уже делаешь иной выбор.

И именно это пугает. Когда что-то меняется, кажется, что земля уходит у меня из-под ног.

– Я не знаю, как быть кем-то еще, кроме охотницы. Не знаю, как справиться с сочетанием вины и облегчения, которые испытываю при мысли о том, чтобы оставить все это в прошлом. – Есть другие семьи и другие охотники, но мне всегда твердили, что Йегеры на голову выше остальных, что с нами никто не сравнится.

– А я не знаю, как быть тем, на ком нет проклятия. – Брэм снова целует меня в висок.

Весь мой прежний опыт твердит о том, что это ужасное решение. Я пришла в мир демонов с одной-единственной целью. Но, как бы неприятно ни было это признавать, Брэм был прав, когда сказал, что даже если я узнаю правду о своей матери, это ничего не изменит. Это ее не вернет. Не уменьшит мое одиночество.

Я отстраняюсь, и Брэм позволяет мне. В его лице одна только искренность. В его ауре ощущается слабая надежда. Он мимолетно улыбается.

– Может, выясним, кто мы такие без тени наших родителей… вместе?

Вместе.

– Все идет слишком быстро. Ты не знаешь меня, а я не знаю тебя. – Может, я хватаюсь за соломинку, но ведь это вполне разумные доводы.

– Ну и пусть. – Он пожимает плечами. – Я не знаю, какой твой любимый цвет. Не знаю, как звали твоих родителей и еще множество относительно важных деталей. Но Грейс. – Брэм обхватывает мое лицо своей большой ладонью. – Я знаю тебя. Понял, какая ты, с самого начала.

Я приподнимаю брови.

– В самом деле?

– Ну, может, не с самого начала. Но в тот момент, когда ты убежала, а потом даже не дрогнула от моего гнева, и когда мы сошлись у критической черты… тогда я тебя и узнал.