Я не советчик по семейным отношениям, не священник.
Не делай вид, будто против тебя плетется сознательный заговор. Кто знает, сколько тысяч случайностей – перемена погоды, наличие мест на судне, неурожай – свело всех этих людей, с их отдельными грезами и тревогами, здесь, на этом острове и вот так вот их упорядочило? Любая Ситуация формируется из событий гораздо мельче просто человечьих.
Ох, ну разумеется: погляди на Флоренцию. Случайный узор потоков холодного воздуха, какие-то подвижки пакового льда, гибель нескольких пони – все это помогло произвести на свет Хью Годолфина, каким мы его наблюдали. Лишь чистейшей случайностью избежал он сокровенной логики того ледяного мира.
Инертная вселенная может располагать свойством, которое мы зовем логикой. Но логика все-таки – человеческое качество; поэтому даже так название это неприменимо. Реальны здесь только противоположные намерения. Мы облагородили их словами «профессия» и «занятие». Есть некое слабое утешение в памятовании о том, что Марганецци, Мицци, Майистрал, тряпичник Дупиро, та чертова рожа, что поймала нас на вилле, – у них всех намерения противоположны.
Но что же тогда делать? Выход-то есть?
Есть всегда тот выход, которым пригрозила Карла Майистрал.
Размышления его прервал Полувольт, ввалившийся в дверь:
– Неприятности.
– Ах вот как. Это необычно.
– Тряпичник Дупиро.
Бог любит троицу.
– Как.
– Утоп, в Марсамускетто. Вымыло на берег ниже по склону от Мандерраджо. Его изуродовали. – (Шаблон вспомнил Великую Осаду и турецкие зверства: флотилию смерти.) – Должно быть, «I Banditti», – продолжал Полувольт: – банда террористов или профессиональных наемных убийц. Они друг с другом состязаются в поиске новых и изобретательных способов убивать. У бедного Дупиро гениталии нашли зашитыми в рот. Шелковые швы, достойные прекрасного хирурга.
Шаблону стало нехорошо.
– Мы полагаем, они как-то связаны с
– Его могло приливом притащить.
– Открытое море им ни к чему, понимаете. Умениям такого порядка нужна публика, иначе они ничего не стоят.
Что произошло, спрашивал он свою другую половину. Раньше Ситуация была делом цивилизованным.
Нет в Валлетте времени. Истории нет, вся история сразу…
– Сядьте, Сидни. Вот. – Бокал бренди, несколько шлепков по лицу.
– Ладно, ладно. Полегче. Это все погода. – Полувольт подрыгал бровями и удалился к мертвому камину. – Мы уже потеряли Благостыня, как вам известно, и можем потерять Майистрала. – Он вкратце обрисовал визит Карлы.
– Пастырь.
– Так я и думал. Но нам на вилле отчекрыжили ухо.
– За вычетом закрутить с Ла-Марганеццей роман, одному из нас, я не вижу иного способа его заменить.
– А если зрелые мужчины ее не привлекают.
– Я не всерьез имел в виду.
– Глянула она на меня любопытно. В тот день в церкви.
– Вот же старый кобель. Вы не говорили, что украдкой бегаете на тайные свидания в церковь. – Попытка разрядить ситуацию. Но не удалась.
– Все уже стало настолько скверно, что любой ход с нашей стороны обязан быть дерзким.
– Вероятно, и глупым. Но столкнуться с нею непосредственно… Я оптимист, как вам известно.
– А я пессимист. Это поддерживает некоторое равновесие. Вероятно, я просто устал. Но мне по-прежнему мнится, что все настолько безнадежно. Они нанимают «I Banditti», а значит, предстоит ход крупнее – с их стороны – и скоро.
– Постойте в любом случае. Пока не увидим, как поступит Благостынь.
Весна обрушилась с собственным языком пламени. Валлетту, похоже, зацеловали взасос так, что она погрузилась в сонную услужливость, когда Шаблон взбирался по склону к юго-востоку от Страда-Реале, направляясь к церкви Благостыня. Внутри было пусто, и тишина лишь нарушалась храпом из исповедальни. Шаблон скользнул на другую половину на коленях и грубо разбудил священника.
– Она может нарушать таинства этого ящичка, – ответил Благостынь, – а я нет.
– Вам известно, что такое Майистрал, – сказал Шаблон, сердито, – и скольким Кесарям он служит. Неужели вы не можете ее успокоить? В иезуитской семинарии разве не обучают месмеризму? – Он тут же пожалел о своих словах.
– Не забывайте, я уезжаю, – холодно: – поговорите с моим преемником, отцом Лавином. Быть может, его вам удастся научить предавать и Господа, и Церковь, и свою паству. Со мной у вас это не пройдет. Я должен слушаться свою совесть.
– Что вы за чертова загадка, – не выдержал Шаблон. – У вас совесть каучуковая.
После паузы:
– Я могу, разумеется, сказать ей, что любые ее радикальные шаги – угрожающие благополучию ребенка, быть может, – смертный грех.
Злость слилась. Вспомнив свое «чертова»:
– Простите меня, отец.
Пастырь хмыкнул.
– Не могу. Вы англиканин.
Женщина подошла так тихо, что и Шаблон, и Благостынь вздрогнули, когда она заговорила:
– Мой аналог.