Все ее персонажи группировались так же расово предсказуемо, что вызывало опасения. Положительные – эти богоподобные, неутомимые атлеты блуда, которых она брала своими героями и героинями (и героином? задавался он вопросом), все были рослые, сильные, белые, хотя зачастую со здоровым загаром (по всему телу), англосаксы, тевтонцы и/или скандинавы. Комической разрядке и негодяйству неизменно служили негры, евреи и выходцы из Южной Европы. Обаяш, сам родом из Северной Каролины, терпеть не мог, как она ненавидит черномазых – по-городскому, как янки. Еще женихаясь, он восхищался ее обширным репертуаром анекдотов про негров. Но только после свадьбы ему открылась жуткая правда – как тот факт, что она носит лифон с подбивкой: почти нацело она была не осведомлена о чувствах южанина к неграм. Слово «негритос» она применяла для обозначения ненависти, ибо сама, очевидно, была не способна ни на что требовательнее эмоций кувалды. Обаяш слишком расстроился и не стал ей говорить, что дело тут не в любви, ненависти, симпатиях или антипатиях, а скорее в том наследии, с которым живешь. Спустил на тормозах, как и все остальное.
Если она верила в Героическую Любовь, коя на самом деле всего лишь частота, то Обаяш, судя по всему, не располагался на мужском конце и половины того, чего она искала. За пять лет их брака он уяснил только, что они оба – цельные «я», едва ли вообще сплавляются воедино, а эмоционального осмоса у них не больше, чем протекания семени сквозь прочные мембраны контрацептива либо диафрагмы, которые всегда на месте и предохраняют их.
Обаяш же воспитан был на белых протестантских сантиментах журналов вроде «Круга семьи». Чаще многих других ему там попадался закон того, что брак освящают дети. Было время, когда Мафия спятила и восхотела потомства. Вероятно, имелось у нее какое-то намерение породить череду сверхдеток, основать новую расу, кто знает. Обаяш, очевидно, отвечал ее спецификациям – как генетическим, так и евгеническим. Коварная, однако, выжидала она, и в первый год Героической Любви началась вся эта канитель с контрацептивами. Все тем временем стало разваливаться, Мафия, само собой, все больше сомневалась, насколько Обаяш для нее хороший кандидат. Почему она зависла на этом так долго, Обаяш не знал. Из соображений литературной репутации, может. А возможно, откладывала развод, пока ей команду не даст ее чуйка по связям с общественностью. У него закрадывалось справедливое подозрение, что в суде она его станет описывать настолько близко к импотенту, насколько ей позволят пределы правдоподобия. А «Дейли ньюз» и журнал «Конфиденшел» сообщат Америке, что он евнух.
Единственное основание для развода в штате Нью-Йорк – прелюбодеяние. Руйни, слегка грезя о том, чтобы опередить Мафию, начал с более чем рутинным интересом приглядываться к Паоле Майистрал, квартирной соседке Рахили. Хорошенькая и тонкая натура; и несчастная, как он слыхал, с мужем своим Папиком Годом, боцманматом третьего класса, ВМФ США, с которым она в разъезде. Но значит ли это, что она станет лучше думать про Обаяша?
Харизма был в душе, плескался. Он и там не снял зеленое одеяло? У Обаяша складывалось впечатление, что он в нем живет.
– Эй, – крикнула Мафия от письменного стола. – Как пишется Прометей, кто-нибудь знает? – Обаяш чуть не сказал, что начинается, как «профилактическое средство», но тут зазвонил телефон. Обаяш соскочил с эспрессо-машины и дошлепал до аппарата. Пусть издатели считают ее безграмотной.
– Руйни, ты не видел мою соседку. Молоденькую. – Он не видел. – Или Шаблона.
– Шаблона тут не было всю неделю, – ответил Обаяш. – Он по следу где-то ходит, сам говорил. Все очень таинственно и Дэшил-Хэмметтово.
Судя по голосу, Рахиль расстроена: сопит что-то.
– А могут они вместе? – (Обаяш развел руками и пожал плечами, удерживая трубку между шеей и ключицей.) – Потому что вчера она не вернулась домой.
– Поди знай, что делает Шаблон, – сказал Обаяш, – но я спрошу Харизму.
Тот стоял в ванной, обернутый одеялом, и наблюдал в зеркале свои зубы.
– Собствознатч, Собствознатч, – бормотал он. – Да я бы сам лучше корневой канал запломбировал. За что вообще тебе платит мой дружбан Обаяш.
– Где Шаблон, – сказал Обаяш.
– Вчера прислал записку, бродягой в старой армейской боевой шляпе образца 1898 года. Что-то насчет того, что будет в канализации, идет там по следу, неопределенно долго.
– Не сутулься, – сказала супруга Обаяша, когда тот пропыхтел обратно к телефону, пуская клубы шнуркового дыма. – Стой ровно.
– Соб-ство-знатч! – простонал Харизма. Ванная отдалась запоздалым эхо.
– Соб-что, – сказала Рахиль.
– Никто из нас, – сообщил ей Обаяш, – никогда не интересовался его делами. Если он желает ходить по бабам в канализации, пусть его. Сомневаюсь, что Паола с ним.