<ИЗ ПИСЕМ К РОДНЫМ>
1823
25 февраля. <...> Третьего дня прибыла сюда Воейкова; с ней и
Жуковский. Я необходимо должен познакомиться с обоими. Вот тебе описание
первой: представь себе женщину... нет, лучше не представляй ничего -- я
Воейкову видел мало, вскользь, говорил с нею мало1 -- и потому прошу
подождать до следующей почты; завтра, нет -- лучше сегодня, иду к ней, где
познакомлюсь и с Жуковским. Ты узнаешь много нового по многим частям моих
писем, которые сделаются для тебя гораздо интереснее: я уже горжусь их
будущим содержанием и наперед торжественно объявляю себя твоим
победителем -- разумеется, только в предметах для писем. <...>
5 марта. <...> Я очень хорошо познакомился с Жуковским (о Воейковой
буду писать в следующем письме); он меня принял с отверстыми объятиями (в
обоих смыслах), полюбил, как родного; хвалил за то, что я не вступил в
университет в начале текущего года, ибо (по словам его, а я им верю) чем дольше
пробуду в Дерпте, тем больше и проч. Он мне советует, даже требует, чтоб я
учился по-гречески; говорит, что он сам теперь раскаивается, что не выучился,
как мы, и что это обстоятельство очень сильно действовало на его стихотворения.
<...>
Жуковский очень прост в обхождении, в разговоре, в одежде, так что,
кланяясь с ним, говоря с ним, смотря на него, никак не можно предположить то,
что мы читаем в его произведениях. Заметь: он советовал мне (то же, что ты, --
каково?) не верить похвалам, доколе мое образование не докажет мне, что они
справедливы. <...>
Жуковский советовал мне никогда не описывать того, чего не чувствую
или не чувствовал: он почитает это главным недостатком новейших наших
поэтов; итак, я хорошо делал, что не следовал твоему предложению
стихотворствовать о любви. Впрочем, может быть, скоро буду писать стихи,
вдохновенные этой поэзией жизни, но уверяю тебя, что тогда не изменю
предыдущему замечанию Жуковского. Он завтра или послезавтра едет в
Петербург; Воейкова остается здесь месяца на два или на три -- вот мне
содержание для писем, и хвала за то Провидению, ибо это не будет общим
местом. <...>
11 марта. <...> Скоро получишь ты мои литературные замечания о
Воейковой. Теперь еще здесь Жуковский, и я, находившись у нее в присутствии
последнего, не имел времени (потому что рыбак рыбака и пр.) вникнуть в этот
столько даже и для тебя, ей незнакомого, занимательный предмет. <...> Иду
обедать к Парроту: ему рекомендовал меня Жуковский2. <...>
21 марта. <...> здесь случилось происшествие, неприятное почти целому
городу: умерла от родов сестра Воейковой, жена профессора Мойера. Признаюсь
с горестию, что я был в тот день не в состоянии ничего написать, кроме
бессмыслицы; она была женщина чрезвычайно хорошо образованная и
совершенно счастливая; все, кто ее знал, любили, уважали ее, -- и вдруг и проч.;
остались маленькие дети, отчаянный муж, мать и сестра. Не правда ли, что этакие
случаи заставляют думать об том, что почти всегда нами забыто? Я пишу стихи на
ее смерть3 но, может быть, одни вы будете их видеть и читать: причину этому
найдете в их точке зрения. Верно, Жуковский сюда опять приедет. <...>
23 марта. <...> Сюда опять приехал Жуковский; не знаю, надолго ли? я
еще не видал его. Смерть сестры Воейковой совершенно расстроила здесь многое,
многих и, может быть... нет, лучше угадай. Точно жаль, что рок слеп и что он
беспрестанно доказывает это. Вот что было хотел я написать на смерть этой
особы, которой я никогда не забуду, потому что в первый раз видел в женщине
столько доброты, познаний -- вообще великолепную совокупность. <...>
4 апреля. <...> В доме и душе той особы, об которой уже было писано,
водворилась глубокая печаль, и даже моя коммуникация поредела вследствие
первой.
Жуковский здесь, тоже чрезвычайно тоскует: он, как говорят некоторые
критики, был влюблен в покойницу и, верно, напишет стихи на смерть ее4. Я его
редко вижу; он еще с неделю пробудет здесь. <...>
10 апреля. <...> Вчера я был у Жуковского; он необыкновенно печален
вследствие смерти г-жи Мойер, проживет здесь еще с месяц: итак, я надеюсь
иногда проводить это время довольно приятно; он со мной обходится очень
дружественно, и я даже не знаю, чем заслужил такую его благосклонность. <...>
2 мая. <...> Жуковский скоро отсюда едет (он говорит, что издает свое
путешествие по Швейцарии5, которым Перевощиков восхищается). Воейкова
остается здесь на все лето. <...>
6 мая. <...> Круг моего знакомства значительно суживается: Жуковский
завтра едет, Илличевский тоже завтра отправится в чужестранию. Один Княжевич
пробудет здесь еще довольно для разделения моих литературных планов и
восторгов. <...>
1824
6 апреля. <...> Вчера читал я перевод Жуковским "Орлеанской девы"; это
важный и редкий подарок нашей бедной литературе: стихи Жуковского и
смыслом и звучностию, возможно, близки к Шиллеровым и служат новым, хотя
уже не нужным доказательством, что первый мог бы и сам произвести что-нибудь
оригинальное и классическое на том поле, куда он так хорошо пересаживает
красоты чужие. Советую тебе, Александр, купить для Параши6 это издание