В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

дорогах обращается во что-то подобное почтовому конверту.

В Варшаве Жуковский остановился в гостинице "Рим", а я, по

обыкновению, в английской гостинице. Мы виделись ежедневно. В одно из моих

посещений я нашел у него только что произведенного свиты его величества

генерал-майора графа Ламберта, бывшего в 1861 г. очень короткое время

наместником Царства Польского и столь постыдно оставившего этот пост.

Ламберт, которого считали человеком умным, уверял, что все европейские

беспорядки 1848 и 1849 гг. происходят оттого, что слишком многим лицам дается

образование; что следует давать образование только заранее определенному,

ограниченному числу молодых людей. Можно себе представить, какое

неприятное впечатление производила эта мысль на Жуковского, но Ламберт,

утверждая, что излишнее образование уже явно дало дурные плоды, находил

необходимым попробовать давать в наших университетах и гимназиях

образование, согласно его мысли, только ограниченному числу молодежи.

30 августа я видел в православном соборе Жуковского в мундире,

разукрашенном звездами и крестами, стоявшего подле наследника, своего

прежнего воспитанника, который, равно как и государь, видимо, были огорчены

за несколько дней перед этим последовавшей кончиной великого князя Михаила

Павловича.

Комментарии

Андрей Иванович Дельвиг, барон (1813--1887), двоюродный брат поэта А.

А. Дельвига, инженер, при Александре II -- генерал и сенатор, руководитель

министерства путей сообщения. Следов знакомства Жуковского с ним в

дневниках, переписке не обнаружено, хотя оно не вызывает сомнения.

Свидетельство тому -- воспоминания А. И. Дельвига.

Хотя в этих воспоминаниях, которые и современники ценили за точность,

Жуковский предстает эпизодически и по разным поводам, Дельвиг своими

наблюдениями внес определенный вклад в освещение личности поэта. У Дельвига

Жуковский открывается в контексте литературно-общественной жизни, через

восприятие его творчества, в суждениях о жизни. Все эти штрихи литературно-

бытового портрета по-своему уникальны, так как не повторяют других

воспоминаний.

Публикуемые отрывки написаны в 1870-е годы. Отдельным изданием (с

цензурными изъятиями и редакционной правкой) мемуары вышли в 1912 г.

(Дельвиг А. И. Мои воспоминания. М., 1912--1913. Т. 1--4; пропуски

восстановлены в изд.: Дельвиг А. И. Полвека русской жизни: Воспоминания. М.;

Л.: Academia, 1930. Т. 1.

ИЗ КНИГИ

"ПОЛВЕКА РУССКОЙ ЖИЗНИ. ВОСПОМИНАНИЯ"

(Стр. 181)

Дельвиг А. И. Полвека русской жизни: Воспоминания / Ред. и вступ.

статья С. Я. Штрайха. М.; Л.: Academia, 1930. Т. 1. С. 67--68, 85, 142--143, 523--

524.

1 Баллада "Замок Смальгольм, или Иванов вечер", перевод из В. Скотта,

была написана в 1822 г., но напечатать Жуковскому ее удалось только в 1824 г.

из-за цензурных придирок. Она была воспринята цензурой как безбожная и

безнравственная (об этом см.: PC. 1900. No 4. С. 71--89). Друзья Жуковского были

осведомлены об этих его мытарствах, что способствовало интересу к балладе.

2 Действительно, баллада Жуковского оказалась прекрасным материалом

для создания литературных пародий (см. пародии "Русская баллада", "Барон

Брамбеус" К. Бахтурина в сб.: Русская стихотворная пародия. Л., 1960, раздел "В.

А. Жуковский").

3 Далее пропущена одна строфа, есть разночтения с каноническим

текстом (ср.: Русская стихотворная пародия. С. 252--253).

4 ...Пушкин в "Онегине" сказал, что он не может себе представить

русскую даму с "Благонамеренным" в руках". -- См.: "Евгений Онегин", гл.

третья, строфа XXVII:

Я знаю: дам хотят заставить

Читать по-русски. Право, страх!

Могу ли их себе представить

С "Благонамеренным" в руках!..

H. M. Коншин

ИЗ "ЗАПИСОК"1

Имя Жуковского стало мне известным в детстве вместе с его "Людмилой".

Еще ходя в курточке, я твердил:

Радость, счастье, ты увяло;

Жизнь-любовь, тебя не стало!

...Расступись, моя могила!

Гроб, откройся... полно жить!

Дважды сердцу не любить2.

Суета корпуса, с его Математикой и пригонкой амуниции, с его

маршировкой и чисткой -- важнейшими предметами учения тамошнего, закрыли

от меня Жуковского, как тучи и ненастье закрывают солнце. Мальчик-офицер

1812 года, в Орле, уже у ног красоты, я опять увидел его в "Светлане", которая

мне не понравилась; и в "Песни арапа над могилою коня": лучше этой песни я не

мог представить себе ничего: я выучил ее на память и декламировал поминутно.

Наконец, является "Певец во стане русских воинов". Эта поэма, по моему

мнению, достойная Георгия 1-й степени, делала со мной лихорадку, как делает

даже и теперь, через 35 лет после. Жуковский блистал передо мной в лучах

прекрасного Божия солнца, освещающего для немногих земной рай: мир поэзии.

Прозаически оконченная война 1812 года, размежеванием полюбовным

немцев, этих низких, продажных союзников, достойных соотчичей наших

булошников, сапожников, лекарей и разного рода выходцев и выскочек, --

прохолодила и сердце и голову; нас поблагодарили манифестом и приняли в руки.

В 1817 году я надел фрак и приехал в Петербург. Здесь я узнал "Песнь

барда Победительных"3, он мне не понравился, а "Послания к Александру" я даже

не мог дочитать, да и теперь едва ли дочитал.