В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

самом себе. Вертлявый, легко меняющий убеждения свои, он снова начал играть

по маленькой, чтобы отыграться, и кончил тем, что связался с политическими

шулерами и опять доигрался до нового проигрыша, до нового падения. Другие

видные лица в Париже также не смогли особенно привлечь Жуковского.

Шатобриан, несмотря на свои гениальные дарования, был бы для него слишком

напыщен и постоянно в представительной постановке. Поэт Ламартин, тогда еще

не политик, не рушитель старой Франции и не решитель новой, был как-то сух,

холоден и чопорен. По крайней мере, таковым показался он мне, когда позднее

познакомился я с ним. Малые сношения мои, также позднее, с Гизо были, однако

же, достаточны, чтобы объяснить и оправдать в глазах моих сочувствия к нему

Жуковского.

II

Мы сказали выше, что Жуковский хотя и мимоходом, но ясно и верно

разглядел Париж. Выберем некоторые отметки из дневника его.

"Камера депутатов. Равель, председатель, благородная, красивая

наружность. Председательствует с большим достоинством и отменным навыком.

Заседание было не весьма интересно. Взошел на кафедру Себастьяни. Он ужасно

декламировал и, декламируя, горячился. Il parle en acteur {Он говорит как актер

(фр.).}. От непривычки к дебатам французы видят на трибуне сцену, в себе

актеров, а в посетителях партер. Нет ничего столь мало убедительного, как

пышное красноречие. Одна ясность, одно красноречие положительное и

самобытное (l''eloquence des choses), одно вдохновение, вспыхнувшее разом и

неподготовленное, могут произвести действие и, что называется, de l'effet. Te же

недостатки, которые господствуют в палате депутатов, поражают вас и в театре. С

другой стороны, казалось бы, что французы рождены для публичных прений.

Никто не ловит на лету так легко, как француз, каждую мысль, каждое слово. Я

это часто замечаю на улице. Спросишь прохожего о чем-нибудь: тотчас готов

ответ, самый короткий, ясный и приличный. Французы могли бы быть очень

красноречивы, если б желание метить на эффект не убивало эффекта". Замечание

остроумное и глубоко верное.

"Сей дар быстрой понятливости и живой восприимчивости составляет

главную принадлежность характера их и вместе с тем их недостаток. Натура при

этом как будто лишила их потребности углубляться в предметы, потому что они

так легко постигают и схватывают их. Надобно иметь большой навык слушать и

удерживать в памяти слышанное, чтобы с приятностью следовать за дебатами. Я

очень многого не слыхал, многого и не слушал, а смотрел на слушающих. Из

министров были Виллель, Корбьер, Пэроне и Шаброль. На стороне министров

большинство. Но, несмотря на то, во время заседаний им крепко достается: в

глаза судят их без пощады. Эти часы должны быть для них тяжелы; но, кажется,

они к этой пытке уже привыкли".

"Несмотря на свой гасконский выговор, Виллель говорит приятно, ибо

просто, и редко позволяет себе фразы. Его антагонист Гид де Невиль горячился,

как ребенок".

"Бенжамен Констан напоминает Фридриха. Прекрасный профиль,

худощав, несколько неуклюж, говорит без претензии, но хорошо, ибо также не

делает фраз..."

"Был у Дежерандо. Он живет в глухом переулке. Горница, в которой мы

были, весьма небольшая; стены покрыты рисунками видов из Италии. Есть и

картины, между коими особенно заметны "Волхвы" и "Святое семейство"

Перужжио. На столе стоит прекрасный бюст хозяина, работы Кановы, и

бронзовый Наполеона, также Кановы. Дежерандо -- лицо доброго философа.

Несколько рассеян и задумчив, привлекательной внешности. Он повел нас в

школу глухонемых. Пробыли в ней слишком короткое время: с охотою Тургенева

торопиться нельзя ничего видеть и слышать. Вот в каком порядке устраиваются

отношения между наставниками и воспитанниками. Начальные основания: язык

движений и соединение понятий с письменными знаками. Сами воспитанники

выдумывают свои знаки. Понятия о временах: знак рукою вперед -- будущее; знак

рукою пред собою -- настоящее; знак рукою за себя -- прошедшее. В высших

классах сами воспитанники помогают учителям и служат мониторами. Но что

меня наиболее поразило, то была девушка глухонемая от рождения и ослепшая на

13-м году. Теперь ей более 30-ти лет. В этом состоянии полного одиночества она

не только сохранила первые воспоминания, но и приобрела новые понятия. Она

счастлива внутреннею жизнью, которая вся религиозная. Правда, она окружена

такими людьми, которые могут с нею выражаться посредством осязания и

которым может она знаками сообщать мысли свои и ответы. Дежерандо взял ее за

руку. Она его узнала в минуту и выразила знаками, положив руку на сердце, что

это он. Спросили, любит ли ее Дежерандо. Она отвечала утвердительно и

прибавила, что сама очень любит его. Я взял ее за руку. Спросили: кто? Она

отвечала, что не знает. Знаками сказали, что я учитель великого князя, наследника

русского престола. Она поняла. -- Спрашивается, что бы она была, если бы не

пользовалась 13 лет зрением? Теперь предметы имеют для нее некоторую форму;

тогда эту форму сообщило бы ей воображение. Они не были бы сходны с

существенным; но всё каждый предмет имел бы своей отдельный, ясный знак, и