В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

произнесенное нами, было: Пушкин. Поныне чело его облекается грустью при

мысли об этой утрате. Мы почти весь день вместе обсматривали Рим с утра до

ночи, исключая тех дней, в которые он обязан делать этот курс с наследником. Он

весь упоен Римом и только жалеет на короткость времени. Появление его здесь

для меня точно сновидение. Наслаждаюсь своим сном и боюсь и подумать о

пробуждении. <...>

А. С. Данилевскому. 5 февраля <н. ст. 1839.> Рим

<...> Я начинаю теперь вновь чтение Рима, и, Боже, сколько нового для

меня, который уже в четвертый раз читает его. Это чтение теперь имеет двойное

наслаждение оттого, что у меня теперь прекрасный товарищ. Мы ездим каждый

день с Жуковским, который весь влюбился в него и который, увы, через два дни

должен уже оставить его. Пусто мне сделается без него. Это был какой-то

небесный посланник ко мне, как тот мотылек, им описанный, влетевший к узнику.

<...> До сих пор я больше держал в руке кисть, чем перо. Мы с Жуковским

рисовали на лету лучшие виды Рима. Он в одну минуту рисует их по десяткам и

чрезвычайно верно и хорошо9. <...>

В. А. Жуковскому. Неаполь. 1848. Генварь 10 <н. ст.>

<...> Вот уже скоро двадцать лет с тех пор, как я, едва вступавший в свет

юноша, пришел в первый раз к тебе, уже совершившему полдороги на этом

поприще. Это было в Шепелевском дворце. Комнаты этой уже нет. Но я ее вижу

как теперь, всю, до малейшей мебели и вещицы. Ты подал мне руку и так

исполнился желаньем помочь будущему сподвижнику! Как был благосклонно-

любовен твой взор!.. Что нас свело, неравных годами? Искусство. Мы

почувствовали родство, сильнейшее обыкновенного родства. Отчего? Оттого, что

чувствовали оба святыню искусства. <...> И, может быть, будущий уездный

учитель словесности прочтет ученикам своим страницу будущей моей прозы

непосредственно вослед за твоей, примолвивши: "Оба писателя правильно

писали, хотя и не похожи друг на друга". <...>

Комментарии

В кругу друзей Гоголя Жуковскому принадлежит особое место. Их

личные и творческие отношения в течение 20 лет -- сложная историко-

литературная проблема, но несомненно одно: в самые трудные дни и в годы

творческих кризисов Гоголь искал в Жуковском нравственную поддержку.

Первый период их отношений (1831--1836) -- время становления Гоголя-

художника, его вхождения в большую литературу -- невозможно представить без

Жуковского и Пушкина. Их встречи в Царском Селе в 1831 г., почти

одновременный выход в свет "Вечеров на хуторе близ Диканьки" Гоголя,

"Повестей Белкина" Пушкина, "Баллад и повестей" Жуковского укрепили это

духовное и творческое родство.

После смерти Пушкина отношения Жуковского и Гоголя пронизаны

памятью о нем. Жуковский делает все возможное для облегчения материального

положения автора "Мертвых душ". Под одной крышей, в дюссельдорфском доме

Жуковского, они создают свои итоговые произведения: Гоголь -- "Мертвые души"

и "Выбранные места из переписки с друзьями", Жуковский -- перевод "Одиссеи",

"Мысли и замечания". Известие о смерти Гоголя потрясло Жуковского. "И вот уж

его нет! -- писал он П. А. Плетневу 5 марта 1852 г. -- Я жалею о нем несказанно

собственно для себя: я потерял в нем одного из самых симпатических участников

моей поэтической жизни и чувствую свое сиротство в этом отношении... Какое

пустое место оставил в этом маленьком мире мой добрый Гоголь! Жалею об нем

еще для его начатых и незаконченных работ; для нашей литературы он потеря

незаменяемая" (Изд. Семенко, т. 4, с. 674). Жуковский пережил друга всего на

полтора месяца.

О Жуковском Гоголь, по существу, вспоминает постоянно. В его

творческом сознании, творческой биографии Жуковский -- фигура безусловная по

своему значению и масштабу. В письмах Гоголя живет память о встречах с

Жуковским; он восстанавливает дни и часы этих свиданий как "чудных

сновидений". В 1840-е годы в статьях "Выбранных мест из переписки с друзьями"

он ищет слова для определения места и значения Жуковского в истории русской

литературы и -- шире -- русской общественной жизни. Статья "В чем же, наконец,

существо русской поэзии и в чем ее особенность" содержит фрагмент о

Жуковском, в котором раскрывается оригинальность его поэзии; в статье "Об

"Одиссее", переводимой Жуковским" -- определено его место в современном

нравственном сознании. И та и другая статья существуют не сами по себе, а в

целостном мире "Выбранных мест..." и потому несут на себе следы гоголевской

концепции художника-проповедника. В этих статьях нет ярко выраженного

мемуарного начала, хотя в них ощутим голос друга, очевидца творческих поисков

поэта, но без этих статей невозможно понять, почему взор многих лучших людей

России и в 1840-е годы был обращен к Жуковскому. Своим духовным

наставником его считали не только славянофилы. Чаадаев страстно зовет

Жуковского на родину: "...приезжайте с нами пожить да нас поучить. Не

поверите, как мы избаловались с тех пор, как живем без пестунов... На прощанье

вторично повторяю свое челобитье о возвращении вашем на родину. Худо детям

жить без дядьки..." (Чаадаев П. Я. Статьи и письма. М., 1987. С. 300--302). В