В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

что касалось жизни знаменитого русского поэта. Тому уже времени будут,

конечно, принадлежать и письма Жуковского к своей невесте, о которых говорила

мне его ныне вдовствующая супруга, что в них-то излилась вся поэтическая душа

Жуковского.

ИЗ "ВОСПОМИНАНИЙ ПРОТОИЕРЕЯ"

<...> Поступив в Висбаден молодым священником, я не имел еще случая

совершать многих треб церковных. Первые крестины, которые мне довелось

совершить, были в семействе В. А. Жуковского и князя А. А. Суворова, которые

оба проживали в это время во Франкфурте. Помню, как князь Суворов боялся за

свою маленькую дочку, чтобы молодой неопытный священник не утопил ее в

купели. <...> Когда вслед за тем были у Жуковского крестины его

новорожденного сына Павла1 и зашла речь об этом страхе присутствовавшего

при этом князя Суворова, Василий Андреевич рассказал очень характерный для

того времени анекдот.

-- В одну поездку с наследником по России2 остановились мы в одной

деревне. У священника этого села как раз были крестины, и он просил чрез меня

его высочество быть восприемником его новорожденного. Наследник согласился

и поручил мне быть его представителем при крестинах. Конечно, был приглашен

для этого соседний священник. Наш батюшка, как хозяин, хлопотал вокруг своего

новорожденного и не заметил, как начался обряд крещения. Но вдруг,

опомнившись, он опрометью бросился из комнаты и скрылся. После крестин я

спрашиваю его: "Скажите, батюшка, отчего это отец не может присутствовать при

крещении своего ребенка?" И что ж, вы думаете, он мне ответил? "Совестно, ваше

превосходительство!" -- И Жуковский залился при этом своим добрым смехом,

прибавив: -- Точно он напакостил тут!

При этом и Суворов, и Жуковский оба обратились ко мне за изъяснением

этого непонятного обычая. Я отвечал, что другого основания для этого нельзя

придумать, как то, чтобы при крещении дать более значения восприемникам,

которые делаются, по выражению нашего народа, крестным отцом и крестною

матерью новокрещенного.

Мне не раз приходилось беседовать с В. А. Жуковским о подобных

предметах. Консервативный в своих верованиях, он любил осмыслить каждое

действие, каждый обычай церковный. Для него авторитет церкви был свят, и он

старался держаться его даже в таких вещах и предметах, которые сами по себе

допускали свободное рассуждение. Помню, как-то раз мы разговорились с ним о

загробной жизни и дошли до мысли о возможности распределения людей по

воскресении по различным планетам, как вдруг он сам остановил себя словами:

"Но об этом не следует рассуждать, когда церковь ничего нам не сказала о том".

Мои воспоминания о Жуковском были напечатаны в "Русском архиве"3, и

потому я не повторяю их здесь. Припомню только одно обстоятельство,

назидательное для меня самого. Как первые крестины были для меня в доме

Жуковского, так и первая исповедь, которую мне пришлось совершать, была

также над ним. Я не забуду, как меня, молодого и неопытного духовника,

подавлял собою авторитет этого тогда уже маститого поэта, которого мы изучали

в школах как одного из важнейших корифеев нашей отечественной литературы.

Выслушав его глубокую, можно сказать высокохристианскую, исповедь, я не мог

ему ничего другого сказать, как сознаться в своей молодости и пастырской

неопытности перед ним. В ответ на это он поцеловал мне руку, сказав: "Лучше

этого урока смирения вы и не могли мне преподать". <...>

В числе знаменитых русских того времени мне случилось встретиться с

графом Блудовым. <...> Блудова я встретил в семействе Жуковского во

Франкфурте. Помню, как он стыдил его за то, что дети его тогда не говорили по-

русски. "Вот посмотрите, -- говорил он, обращаясь ко мне, -- наш русский бард,

наш Гомер, который читает свою "Одиссею" среди семьи своей, и семья его не

понимает; сам он подслушал Гомера, не понимая ни слова по-гречески. Но тут его

не поймут ни жена, ни дети, как бы звучно он ни читал им эту эпопею".

Бедный Жуковский в ответ на это показывал ему и мне придуманные им

самим таблицы, по которым он собирался учить детей своих по-русски.

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ ЖУКОВСКОГО

Конечно, печальная весть о кончине нашего маститого поэта Жуковского

достигла и до вас. Бог судил мне быть свидетелем его предпоследних минут: они

были так христиански назидательны и так поэтически высоки, что я считаю своим

священным долгом поделиться моими собственными впечатлениями, которые я

собрал у смертного одра нашего поэта-христианина, во-первых, с вами, а через

вас1 -- и со многими другими, которые уважали в Василии Андреевиче его талант,

его душу, его многополезную жизнь.

Еще в начале Великого поста я получил приглашение от В. А. Жуковского

приехать к нему на шестой неделе2 для приобщения его с детьми Св. Тайн, так

как болезнь его глаза не позволяла ему самому выехать из Бадена. Но в то время,

как я собирался уже отправиться к нему, получаю от него письмо, в котором он

писал ко мне: "Обстоятельства, которых я не ожидал и которых мне переменить

нельзя, принуждают меня обратиться к вам и просить вас переменить наше

распоряжение насчет приезда вашего к нам в Баден. Не можете ли вы приехать в