В ад с чистой совестью

Я решила подождать Германа на улице, чтобы не бродить бесцельно целых пять минут по дому.

— Сумку возьми, дуреха, — услышала я, когда отпирала дверь.

— Не мог удержаться, чтобы не подглядывать?

От того, что процесс одевания происходил под пристальным наблюдением, стыдно не было. Если ему так приятно или просто не чем больше заняться, пусть смотрит. Еще я призраков не стеснялась, тем более что запретить все равно не смогу.

— Нужна ты мне больно, — съехидничал Владимир, подавая сумку. — Ты не в моем вкусе.

Про тебя вообще молчу! Таких идиотов еще поискать нужно! Еле удержалась, чтобы не сказать этого вслух.

Я забрала сумку и без единого слова благодарности вышла из дома. Обойдется без «спасибо». Навязался на мою голову…

Хорошо, что кардиган был на подкладе и застегивался до самого горла, иначе мне не было бы так комфортно.

Герман подошел, едва я успела запереть калитку. От него приятно пахло одеколоном, и я с опозданием сообразила, что совершенно забыла про духи. Тоже мне женщина, не помню об очевидном.

Уже окончательно стемнело, и луна спряталась за неизвестно откуда набежавшими облаками. Я совершенно не видела, куда наступаю, и постоянно спотыкалась. Герман несколько раз спасал меня от падения, пока ему это не надоело, и он не взял мою руку и не положил ее себе под локоть. Через свитер прощупывался его бицепс, и так приятно было ощущать его под пальцами, как он перекатывается, напрягаясь. Было в этом что-то интимное, и я волновалась, как школьница на первом свидании. Хотя, учитывая, что свидания в моей жизни были редким явлением, можно каждое из них считать первым.

— Почему не сказала, что ты писательница? — неожиданно спросил Герман.

— А как ты узнал?

Вот это у них тут скорость работы сарафанного радио! Про это-то как стало известно? Не считая призрака, я больше не с кем не обсуждала свою работу.

— Бабушка рассказала. Она работает в библиотеке…

По голосу я слышала, что он улыбается. Значит, смешная бабулька из библиотеки — его бабушка? Тогда все понятно.

— Да какая писательница. Так, начинающий автор, замахнувшийся на неосуществимое.

Именно так я и думала сейчас, что решила заняться делом, о котором понятия не имею. Теория теорией, пока дело не коснулось практики. А на практике все оказалось гораздо сложнее. Не считая отдельных эпизодов, с набросками образов героев, в написании романа я практически не продвинулась. Вернее даже не начала его писать. И с сюжетом не определилась — будет ли это детектив, или все-таки любовный роман? А может триллер, где одним из героев станет злющий презлющий призрак?

— Все с чего-то начинают, — философски изрек Герман, и я почувствовала, как он прижимает локтем мою руку, видно в безотчетной попытке поддержать. — А в каком жанре ты работаешь?

— Пока еще не в каком. Рассматриваю все варианты.

Это была попытка пошутить, что больше смахивала на самоиронию. Так и есть. Сейчас во мне проснулся весь критицизм, ополчившись на робкое и зеленое «я» автора, сидевшее где-то очень глубоко.

— Но уже решила, что это будет про староверов? А почему материал решила искать здесь? Их тут сроду не было.

Он и это знает? Кто бы сомневался, что бабулька в подробностях рассказала о моем визите в библиотеку.

— Здесь я ищу не материал, а вдохновение. Мне казалось, что горы будут способствовать процессу, настраивать на творческий лад.

А сейчас уже не кажется? Что это — попытка уйти на попятные? Слабость?

— Горы… Я вижу их всю жизнь, и они всегда разные. Иногда кажется, что они держат меня в плену.

Это прозвучало как-то очень грустно, даже безысходно. Впереди, сквозь деревья, проглядывали уже огни кафе и доносились звуки музыки. Стало немного грустно, что наше уединение сейчас закончится, и исчезнет настроение откровенности, что возникло так внезапно. На глаза навернулись слезы, и я усиленно заморгала, вовремя вспомнив о незамысловатом макияже, который рискую испортить.

В первый момент мне показалось, что в кафе собралось половина поселка. Это больше напоминало свадьбу, чем День рождения. Столы накрыли на улице. Их просто сдвинули в один длинный. На деревянной сцене обосновался небольшой ансамбль, что приятно поразило. Живая музыка мне нравилась всегда больше магнитофонной. Было в этом что-то настоящее, наверное, поэтому она и называлась живой.

— Гер! Идите сюда. Я для вас держу места, — та самая молоденькая официантка, что кормила меня сегодня рагу, весело махала рукой, показывая на два стула с краю стола, спрятанные в тени деревьев от яркой иллюминации.

— Познакомься, это Ксюха — моя сестра, — представил девушку Герман, когда мы подошли ближе. — А это Анфиса — писательница.

Странно, но они совершенно не были похожи. Девушка скорее смахивала на цыганку — смуглая с темными, в свете фонарей казавшимися черными, глазами и густыми вьющимися волосами. Она добродушно и широко улыбнулась, пожимая мне руку.

— Писательница! Как здорово! А Анфиса — это ваше настоящее имя? — громко спросила она, пытаясь перекричать музыку.

— Псевдоним, — прокричала я в ответ.

Сама не знаю, зачем сказала правду. Только почему-то врать мне сегодня не хотелось.