В ад с чистой совестью

Я чуть не разревелась в голос, увидев свои ноги. Даже в детстве, когда лазала по деревьям и оврагам у бабушки в деревне, не помню, чтобы набивала столько синяков и царапин. Из некоторых царапин сочилась кровь, видно, когда снимала штаны, растревожила их.

Стараясь не смотреть на себя в зеркало, хватило единственного взгляда, чтобы заметить царапины на шее, взлохмаченную голову и бледно-грязное лицо, я включила душ, отрегулировала температуру воды и просто встала под тонкие горячие струи, чувствуя, как расслабляются мышцы.

Я просто стояла, не двигаясь и ни о чем не думая какое-то время. Потом взяла шампунь и намылила волосы, чувствуя под пальцами противные колючки. С остервенением начала их выдергивать с пучками волос, рискуя остаться без последних. Когда покончила с колючками, несколько минут втирала шампунь в кожу головы, как будто таким образом хотела стереть воспоминания о ночном путешествии.

Посмотрев на себя в зеркало, осталась почти довольна — плотно запахнутый халат скрывал царапины на шее, а тюрбан из полотенца на голове придавал мне неприступный вид. Так, с гордо поднятой головой, я и вышла из ванной.

Герман сидел на диване в гостиной и лениво перелистывал дамский журнал. Все это я увидела через открытую дверь в комнату, не рискуя туда заходить. Вместо этого, занялась приготовлением кофе.

— Кофе будешь? — крикнула я и чуть не подпрыгнула, услышав рядом.

— Давай я сам, а ты иди в комнату…

Оказывается он вышел в кухню, в то время как я наивно полагала, что он продолжает находиться в гостиной.

— Я тут кое-что принес, решив, что вряд ли ты сможешь выйти из дома под таким дождем.

Герман смотрел на меня с легкой и какой-то особенно грустной улыбкой. В его глазах было столько доброты, что мне стало стыдно собственного порыва не пускать его в дом, а потом желания как можно дольше оставаться в ванной. Он ни о чем не спрашивал, видно заранее поняв, что рассказывать я не стану. Просто наколачивал кофе в большие чашки, как я люблю, с молоком.

— Обед я убрал в холодильник, — произнес он, не глядя на меня. — Захочешь потом, разогреешь и поешь. Света приготовила итальянскую пасту и настоящий русский борщ.

— Спасибо. Зря побеспокоился…

Мне было так грустно, что я боролась со слезами. Что это — запоздалая реакция на ночные приключения? Или поведение Германа, не спрашивающего ни о чем, так подействовало на меня?

— Сделаю бутерброды, — метнулась я к холодильнику, чтобы хоть чем-то занять себя, чтобы не видеть сочувствия и понимания в его глазах.

Мы не пошли в гостиную, а расположились прямо на кухне, за столом.

— У тебя аптечка есть? — неожиданно спросил Герман.

— Кое-что есть, — я вспомнила, что собирала мешочек с таблетками в дорогу. — У тебя что-то болит?

— Нужно обработать царапины, — он кивнул на мои ноги, и я с ужасом заметила, что халат не скрывает раны. — Йод или зеленка, что-нибудь есть?

— Лейкопластырь только…

Не помню, когда последний раз пользовалась йодом или зеленкой. Ничего удивительного, что не взяла их с собой.

— Не пойдет. Я сейчас вернусь.

Герман встал и начал одеваться. Потом молча вышел за дверь, под дождь, который даже не собирался ослабевать.

Оставшись одна, я загрустила. Сама не знаю, почему, вдруг почувствовала, что без Германа стало тоскливо. Он определенно нравился мне. Я вспомнила вечеринку в кафе и жутко захотела снова оказаться с ним в романтической обстановке. Даже сомнения, что он может испытывать ответное влечение, не могли стереть улыбку, внезапно появившуюся на лице.

Так я и просидела за столом, потягивая горячий кофе, с дурацкой улыбкой на губах, пока не вернулся Герман. Я даже не закрыла за ним дверь, в полной уверенности, что он не задержится.

Он зашел, поливая пол водой, обильно стекающей с плаща. Я наблюдала, как он аккуратно снимает плащ и вешает его на вешалку, чтобы не забрызгать все вокруг. Потом вытирает лужу тряпкой возле порога и снимает грязные сапоги. И так умело у него это получается, что я поймала себя на мысли, что сижу и любуюсь каждым его движением.

— Пойдем, обработаем царапины?..

Он остановился возле стола и вопросительно смотрел на меня.

— Не обработаем, может начаться заражение, — добавил он.

Я хотела было сморозить глупость про прививку от столбняка, но вовремя сообразила, что не стоит выглядеть глупее, чем есть, учитывая, что он вообще может подумать о природе появления моих ран.

Усадив меня на диван, Герман присел на корточки и аккуратно откинул полы моего халата, ровно на столько, чтобы оголить ноги не выше колена. Мне было стыдно, что он так близко и внимательно рассматривает мои ноги, но я терпела, дав себе слово не выступать. Достав из аптечной сумки какую-то баночку, Герман открыл ее и начал смазывать царапины, нежно прикасаясь к ним пальцами.

— Мама сама готовит антисептическую мазь, — пояснял он по ходу. — Она очень хорошо дезинфицирует и заживляет. Леха — самый частый пациент в ее госпитале, вечно коленки разодраны, — улыбнулся он.

Я вспомнила его брата-футболиста, эдакого непоседу, и поняла, о чем он.