В ад с чистой совестью

— Получше, спасибо. Ксюха молодец, ухаживает за ними обоими. Даже уколы Саньке шлепает.

Я поняла, что Герман улыбается. Не знаю почему, стало приятно. Может потому, что последние несколько раз я видела его до ужаса хмурым?

Повисло молчание. Я все думала, зачем он пришел? Если поговорить, то почему не зашел в дом? Уверен был, что я захочу выйти подышать воздухом? Или наоборот в глубине души надеялся, что я не выйду, и разговор не состоится?

— Отсюда вид намного лучше, чем у меня, — произнес Герман.

Вот и ответ на мои вопросы. Ему просто захотелось полюбоваться горами. Перед его домом росли деревья, и гор не было видно так хорошо. А я-то размечталась…

— Всегда спрашиваю себя, — продолжал Герман, нарушая мои грустные измышления, — люблю я их или ненавижу?

— Конечно, любишь, — не раздумывая, ответила я. Достаточно было видеть, с каким выражением он смотрит на них.

— Нашей семье они принесли столько несчастья.

— То, что произошло с Санькой, — случайность. Не приписывай это закономерности… — начала я тоном учительницы и даже посмотрела на Германа, отвлекшись от собственных мыслей.

— Ты не понимаешь, — он тоже посмотрел на меня. — Вернее, ты не можешь понять этого, потому что ничего не знаешь. Я сейчас не о Саньке говорю.

— А о ком? Вернее, о чем?

Я, действительно, не понимала его. Что такого у него связано с горами? Собственно, я только сейчас сообразила, что ничего толком про него не знаю.

— Горы забрали у нас отца, — голос Германа звучал совсем тихо в сгущающихся сумерках. — Ему было тридцать пять, когда он погиб.

— Но… Герман, как ты не понимаешь, это же тоже случайность! — возразила я, возможно, с излишней горячностью. — Это, конечно, ужасная трагедия, но и случайная, одновременно.

— Нет. Это ты не понимаешь, — Герман повернулся в мою сторону и посмотрел так твердо и обреченно одновременно, что у меня по коже побежали мурашки. — Отец — не единственный мужчина в нашей семье, кого забрали горы. До него было много других, и все они не дожили до сорока лет.

Вот тут мне стало по-настоящему страшно. Что же это такое? Почему все эти мужчины так рано умирали и… в горах?

— Представляешь, какое горе копилось годами и досталось нам в наследство? У отца был брат, на десять лет младше. Они погибли одновременно. И бабушка осталась без сыновей, и мужа ее тоже забрали когда-то горы.

Я представила старушку, которую впервые увидела в библиотеке. Такая добрая и веселая с виду, она, оказывается, несла такой крест! Страшно было даже думать о таком.

— Еще и Санька!.. — Герман отвернулся и опять уставился на горы, словно требуя ответа за все несчастья у молчаливых исполинов. — Даже сопляк Лешка и тот поговаривает о кладе. Дался им этот клад?

— А ты?..

— Что я? — не понял в первый момент Герман. — Ах это? Хочешь знать, искал ли я клад? Нет, не искал! И знаешь почему? — он испытующе смотрел на меня. — Потому что считаю это болезнью. Инфекцией, которая отравила поселок. Она поселилась сто лет назад, и с тех пор каждый ею болен. Вон, даже тебя и то зацепило, — усмехнулся он невесело. — А у меня, наверное, специфический иммунитет к ней.

Я задумалась. Только теперь я поняла, почему тогда, когда нашел меня в ущелье, Герман так разозлился. Еще бы! Представляю, какие чувства он испытывал. Внезапно в голову пришла мысль, что не из-за того ли, что в его семье так рано погибали мужчины, Герман так старательно отталкивает меня? Не считает ли он это чем-то типа проклятия? Я задала вопрос вслух.

— Сам не знаю, что думаю по этому поводу, — устало ответил он. — Знаю только, что это отравляет жизнь.

— А почему вы не уедите отсюда?

Ведь это было бы решением проблемы — переехать в другое место, подальше от гор.

— Мама категорически отказывается. Говорит, что умрет в чужом месте. Да и бабушка против, старенькая уже. Кроме того, врачи говорят, что для маминого сердца наш климат самый приемлемый…

Все правильно! Не бросит же он их, не уедет один. Да и вряд ли станет счастливее, покинув свою семью.

— Я понимаю, что горы тут не при чем, — продолжал рассуждать Герман. Я поняла, насколько важно ему сейчас выговориться, и сидела тихо, не перебивая. — Люди сами виноваты в своих бедах. Но… когда смотрю на них, такие красивые, начинаю чувствовать что-то типа враждебности. Как будто они предупреждают меня о чем-то.

Я посмотрела на горы и подумала, сколько тайн они хранят? Сколько человеческих судеб связано с ними. Столько трагедий! А они не перестают поражать красотой.

Герман замолчал, и я тоже не знала, что можно сказать. Сидели молча, пока он не заговорил вновь:

— Ты прости меня за то, что я тогда так… Нельзя было так поступать…

Я поняла, что он имеет в виду свой визит с предложением расстаться.

— Ты был не в себе из-за случившегося, — оправдывала его я, а сама чувствовала, как опять напрашиваются слезы. Он не сказал, что допустил ошибку, что берет свои слова обратно… Он просто сожалел, что повел себя так резко. Ничего не изменилось в наших отношениях. Вернее, их по-прежнему не существовало.