В арбузном сахаре. Рыбалка в Америке

Когда жена уехала на пару дней навестить родственников, человек купил револьвер 38-го калибра и ящик патронов. Он спустился в подвал к крысам и начал стрелять. Крыс это нисколько не потревожило. Они решили, что попали в кинотеатр, и принялись есть своих мертвых подружек вместо попкорна.

Человек подошел к крысе, которая как раз доедала свою приятельницу, и приставил дуло к ее голове. Крыса не сдвинулась с места и продолжала есть. Барабан щелкнул, крыса перестала жевать и скосила глаз. Сначала на револьвер, потом на человека. Она смотрела очень дружелюбно, словно хотела сказать: «Когда моя мама была молодой, она пела, как Дина Дурбин»[7].

Человек спустил курок.

У него не было чувства юмора.

Такие одноактные, двуактные и вечные представления разыгрываются время от времени в Великом Театре Мурсвилла – джондиллинджеровой столицы Америки.

Картографический ручей

Я слышал, что там хорошая рыбалка и чистая вода – в других ручьях она мутная из-за ползущего с Мраморных гор талого снега.

Еще я слышал, что если подняться высоко в горы, то в запрудах бобровых плотин можно поймать восточного гольца.

Один человек, водитель школьного автобуса, нарисовал мне план Картографического ручья и показал место, где всегда хорошая рыбалка. Он рисовал его, сидя на крыльце стилхедской ночлежки. Было очень жарко. Наверное, не меньше ста градусов[8].

Чтобы добраться до того места на Картографическом ручье, где всегда хорошая рыбалка, нужна машина, а у меня ее не было. Но план получился красивый. Человек рисовал его толстой шариковой ручкой на обрывке бумажного пакета. Небольшой квадрат изображал лесопилку.

Балет для рыбалки в Америке

Зрелище кобровой лилии, охотящейся за насекомыми, – это балет для Рыбалки в Америке, тот самый балет, что танцуют в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса.

Цветок стоит сейчас рядом со мной на заднем крыльце дома.

Я купил его в Уолворте, но он прожил всего неделю, потом завял. Это было несколько месяцев назад во время президентских выборов тысяча девятьсот шестидесятого года.

Я посадил цветок в пустую банку от «Метрикала».

Сбоку на банке написано: «Метрикал – продукт для похудания», и чуть ниже: «Ингредиенты: обезжиренное сухое молоко, соевая мука, нормальное сухое молоко, сахароза, крахмал, кукурузное масло, кокосовое масло, дрожжи, искусственный ванилин» – теперь банка превратилась в могилу для кобровой лилии, сухой, темно-коричневой и покрытой черными крапинами.

И словно кладбищенский венок, из горшка торчит красно-бело-синяя табличка «Я голосую за Никсона».

Балет питается энергией, которую излучает описание кобровой лилии. Этот текст хорошо бы смотрелся на коврике, лежащем у парадного крыльца ада, или как партитура для оркестра гробовщиков с ледяными трубами, еще можно превратить его в атомного почтальона, заплутавшего среди сосен – сосен, в которых никогда не бывает солнца.

«Природа наделила кобровую лилию способностью самой добывать себе пропитание. Раздвоенный язычок снабжен медовыми железами, привлекающими насекомых, которые и являются ее пищей. Внутренность капюшона усыпана волосками, чье назначение – задерживать насекомых, не позволяя им выбраться наружу. В стебле цветка обнаружен переваривающий раствор.

Предположение, что кобровую лилию следует ежедневно кормить гамбургерами или мухами, является ошибочным».

Надеюсь, артисты хорошо знают свое дело, и в ногах, что танцуют в Лос-Анджелесе для Рыбалки в Америке, хранится теперь наше воображение.

Уолденский пруд[9] для пьяниц

Осень, словно американские горки на язычке плотоядного цветка, подхватила их и унесла за собой – бутылки портвейна и тех, кто пил это темное сладкое вино, – тех, кого уже давно нет – всех, кроме меня.

Прячась от полиции, мы выбирали самое безопасное место в городе – парк напротив церкви.

Там росло три тополя и стоял памятник Бенджамину Франклину – как раз перед деревьями. Там мы садились на землю и открывали портвейн.

Дома меня ждала беременная жена.

После работы я звонил ей и говорил:

– Я приду позже. Хочу выпить с друзьями.

Втроем мы, болтая на ходу, заваливались в парк. Друзья были непризнанными художниками из Нового Орлеана; там на Аллее Пиратов они рисовали туристов.

Теперь на холодном осеннем ветру Сан-Франциско они решили, что будущее предоставляет им только две возможности: открывать блошиный цирк или отправляться в психушку.

Об этом они и говорили, попивая вино.

Они говорили о том, что можно прицепить блохам на спину кусочки цветной бумаги – получатся маленькие костюмы.

Они сказали, что лучший способ дрессировки блох – это кормить их по специальной системе. Обязательно давать им пить твою кровь в строго определенное время.

Они говорили о том, как построят маленькие блошиные тележки, столики для бильярда и велосипеды.

Билеты на свои блошиные представления они будут продавать по пятьдесят центов. Цирк определенно ждет большое будущее. Может даже Эд Салливан[10] покажет их в своем шоу.

Естественно, блох у них пока не было, но этих тварей легко наловить в шерсти белого кота.