В арбузном сахаре. Рыбалка в Америке

У старухи жил пес, но на него можно было не обращать внимания. Собака была такой старой, что казалась чучелом собаки. Однажды я пошел с ним в магазин. Всю дорогу у меня было такое чувство, будто я тащу за собой набитое соломой чучело. Я привязал его к чучелу пожарного крана, на которое оно пописало – чучелом струи.

Я пошел в магазин и купил для старухи какую-то ерунду. Кажется, фунт кофе и банку майонеза.

Главной моей обязанностью было вырубать канадский чертополох. Когда-то в 20-е годы (или это были 1890-е) моя хозяйка и ее муж ехали на автомобиле по Калифорнии; у бензоколонки они остановились и попросили залить в бак бензин.

– Не заинтересуют ли вас семена калифорнийских полевых цветов? – спросил заправщик.

– Нет, – ответил муж. – Только бензин.

– Понимаю, сэр, – сказал заправщик. – Но сегодня вместе с бензином мы продаем семена цветов.

– Ладно, – сказал муж. – Давайте сюда. Только не забудьте заправить машину. Бензин меня интересует больше.

– Вы не узнаете свой сад, сэр.

– Из-за чего, из-за бензина?

– Нет, сэр, из-за цветов.

Потом они вернулись на северо-запад и посадили в саду семена, из которых вырос канадский чертополох. Каждый год я вырубал его под корень, но он вырастал опять. Я лил на него яды, но он вырастал опять.

Проклятия становились музыкой для его корней. Подзатыльники были для него звуками клавесина. Канадский чертополох поселился в саду навеки. Спасибо тебе, Калифорния, за твои прекрасные полевые цветы. Я рубил их каждый год.

Я делал и другую работу – например, подстригал газон старой жуткой сенокосилкой. Когда я пришел к старухе в первый раз, она сказала, чтобы я обращался с этой машиной как можно осторожнее. Она сказала, что месяц назад к ней в дверь постучался странник и спросил, не найдется ли для него работы – ему нечем платить за еду и за комнату в отеле; старуха тогда ответила:

– Можете постричь траву.

– Спасибо, мэ-эм, – сказал странник, и это средневековое устройство незамедлительно отрезало несчастному три пальца на правой руке.

Я старался как можно осторожнее обращаться с сенокосилкой, потому что знал: где-то неподалеку бродят беспокойные души трех этих пальцев. Мои собственные пальцы были явно неподходящей для них компанией. Они прекрасно себя чувствовали у меня на руках.

Я чистил старухин сад камней и уносил змей, если они попадались у меня на пути. Старуха велела их убивать, но я не видел смысла изводить этих симпатичных подвязковых змей. При этом как-то избавляться от них было нужно, потому что моя хозяйка твердо обещала получить инфаркт, если ей вдруг случится хоть раз наступить на змею.

Так что я ловил этих тварей и депортировал их через дорогу, где, вполне возможно, девять пожилых дам получили потом свои инфаркты, найдя змей среди зубных щеток. К счастью, я ни разу не проходил мимо их дома, когда выносили тела.

Я выпалывал из сиреневых кустов побеги ежевики. Время от времени старуха говорила, чтобы я забирал цветы домой; сирень была очень красивой, я нес ее по улице, держа высоко перед собой и гордясь так, словно это были стаканы со знаменитым детским напитком: отличное цветочное вино.

Я колол для старухи дрова. Она готовила еду на дровяной плите, а зимой топила огромную печь, с которой управлялась в темном океане подвала, точно капитан подводной лодки.

За лето я перетаскивал в подвал столько бесконечных связок дров, что постепенно у меня начинало мутиться в голове, и в дрова превращалось все: облака в небе, машины на улице и даже коты.

Я переделывал кучу разных мелочей. Находил отвертку, потерянную в 1911 году. Весной собирал полные кастрюли черешни, а то, что оставалось на ветках, забирал себе. У по-идиотски разросшихся во дворе деревьев отрезал лишнюю глупость. Чаще всего у того, которое торчало рядом с кучей досок. Полол сорняки.

Как-то осенью старуха одолжила меня соседке, чтобы я залатал той небольшую дырку в крыше сарая. Женщина дала мне доллар на чай, я сказал спасибо, а когда через несколько дней пошел дождь, то все газеты, которые она семнадцать лет копила для растопки, промокли насквозь. С тех пор, проходя мимо дома, я всегда встречал ее укоризненный взгляд. Мне еще повезло – могла линчевать.

Зимой я не работал. Сезон завершался в октябре сгребанием листьев, какой-нибудь другой ерундой или переносом последних невнятно шепчущихся подвязковых змей через дорогу – на зимнее поселение в Валгаллу[34], сооруженную из зубных щеток пожилых дам.

Весной звонил телефон. Каждый раз я удивлялся, услышав слабый старушечий голос – тому, что она до сих пор жива. Я скакал к ее дому, и все начиналось снова: я зарабатывал несколько баксов и гладил по шерсти разомлевшее на солнце чучело.

Однажды весной старуха велела мне залезть на чердак: разобрать там коробки с барахлом, другое барахло выкинуть, а третье разложить по якобы местам.

Я провел на чердаке три часа в полном одиночестве. Я попал туда в первый и, слава богу, в последний раз. Чердак был набит барахлом по самые жабры и тоже напоминал чучело чердака.