В арбузном сахаре. Рыбалка в Америке

Малышка играла в песочнице. На ней было сегодня красное платье, и прямо за красным платьем высилась католическая церковь. Между церковью и платьем стоял кирпичный сортир. Он оказался там не случайно. Женщины налево, мужчины направо.

Красное платье, думал я. Интересно, та женщина, что сдала Джона Диллинджера ФБР, тоже была в красном платье? Ее называли «женщина в красном».

Похоже, что так. Платье красное – но Джона Диллинджера пока не видно. Моя дочь играла в песочнице одна.

Песочница минус Джон Диллинджер будет что?

Битник встал со скамейки и пошел пить воду из фонтанчика, распятого на стене кирпичного сортира – ближе к мужчинам, чем к женщинам. Битнику нужно было смыть в желудок яблочные пирожки.

В парке работало три разбрызгивателя. Один перед памятником Бенджамину Франклину, другой сбоку, третий сзади. Разбрызгиватели описывали круги. Бенджамин Франклин терпеливо стоял в самом центре водных струй.

Поливалка, располагавшаяся сбоку от Бенджамина Франклина, лупила по дереву у его левой руки. Струя отскакивала от ствола, сбивала на землю листья, затем поворачивалась к центральному дереву, опять отскакивала от ствола, и с веток этого дерева тоже падали на землю листья. Потом разбрызгиватель поворачивался к Бенджамину Франклину, и вода лилась на пьедестал, над которым уже и без того висел туман из мелких капель. У Бенджамина Франклина промокли ноги.

Солнце светило прямо на меня. Горячее и яркое. Очень скоро мне захотелось от него спрятаться. Тени хватало только на битника.

Тень падала от мемориала Лилли Хичкок Койт[36] – железная пожарница спасала железную девицу от пожара, бушующего, должно быть, в ее железной душе. Битник теперь лежал на скамейке, и тень была длиннее его на два фута.

Один мой друг написал об этой статуе стихотворение. Черт бы драл, хорошо бы оно тоже отбрасывало тень на два фута длиннее моего тела.

Я не ошибся насчет «женщины в красном» – прошло десять минут, и прямо в песочнице расстреляли Джона Диллинджера. Услышав автоматную очередь, перепуганные голуби рванули к церкви.

Через несколько секунд огромная черная машина у всех на глазах увезла мою дочь. Девочка еще не умела разговаривать, но это было неважно. За нее говорило красное платье.

Одна половина Джона Диллинджера лежала внутри песочницы, другая снаружи – ближе к женщинам, чем к мужчинам. Кровь вытекала из него, словно жидкость из капсул, в которых когда-то мы хранили маргарин – в те далекие времена, когда маргарин был таким же белым, как свиной жир.

Огромная черная машина, мигая лампочкой на крыше, тронулась с места и поехала по улице. У будки мороженщика на углу Филберт и Стоктон она остановилась.

Сыщик вылез из автомобиля и купил сто брикетов мороженого. Ему пришлось одалживать у продавца тележку, чтобы довезти их до машины.

Моя последняя встреча с Рыбалкой в Америке

В последний раз мы встретились на Большой Лесной реке – в десяти милях от Кетчума. Это произошло через несколько дней после того, как застрелился Хэмингуэй, но я тогда еще не знал о его смерти. Я прочел о ней в журнале «Лайф», когда несколько недель спустя вернулся в Сан-Франциско. На обложке была напечатана фотография Хэмингуэя.

Что случилось с Хэмингуэем? – удивился я про себя. Раскрыл журнал и увидел статью о его смерти. Рыбалка в Америке забыл мне об этом сказать. Я уверен, что он знал. Наверное, просто вылетело из головы.

У женщины, путешествовавшей вместе со мной, в тот день из-за менструации разболелся живот. Она хотела отдохнуть, а я взял малышку, удочки и отправился к Большой Лесной реке. Там я и встретил Рыбалку в Америке.

Я забрасывал блесну «Супер-дупер», давал ей немного проплыть по течению и медленно подтягивал к берегу. Поплавок еще подрагивал на воде. Рыбалка в Америке смотрел за малышкой, и мы разговаривали.

Помню, он дал ей поиграть цветными камешками. Девочке понравилась игрушка, она забралась к нему на колени и стала складывать камешки в карман рубашки.

Мы говорили о городе Большой Водопад, Монтана. Я рассказывал Рыбалке в Америке, как ребенком прожил в Большом Водопаде целый год.

– Это было во время войны, я тогда семь раз смотрел один и тот же фильм с Диной Дурбин.

Малышка сунула голубой камешек в карман Рыбалке в Америке, и тот сказал:

– Я был в Большом Водопаде несколько раз. Помню индейцев и торговцев мехами. Хорошо помню Льюиса и Кларка[37], но ни разу не видел фильмов с Диной Дурбин.

– Понимаю, – сказал я. – Никто в Большом Водопаде не разделял моей любви к Дине Дурбин. Кинотеатр почти все время стоял пустой. Даже темнота в зале была не такой, как в тех кино, куда я ходил потом. Может потому, что снаружи шел снег, а внутри пела Дина Дурбин. Я не знаю.

– Как назывался фильм? – спросил Рыбалка в Америке.

– Не помню, – ответил я. – Там было много песен. Кажется, она играла хористку, которая хотела поступить в консерваторию, или богатую девушку, или им нужны были зачем-то деньги, или еще что-то. Но это неважно, она пела! и пела! но, черт побери, я не помню ни единого слова.