Здесь было все, что стало слишком старым для этого мира. Большую часть проведенного там времени я просто вертел головой по сторонам.
На глаза мне попался старый дорожный сундук. Развязав кучу каких-то ремней и отщелкнув множество невероятных защелок, я с трудом открыл эту чертову штуку. Сундук был набит рыболовной снастью. Там лежали удочки, катушки, леска, башмаки, корзинки и железный ящик, полный поплавков, крючков и искусственных приманок.
На некоторых крючках болтались насаженные червяки. За прошедшие годы и десятилетия они превратились в камни. Червяки стали такой же принадлежностью крючков, как металл.
Сундук был обит старым железом Рыбалки в Америке, и рядом с солнцезащитным рыболовным шлемом я нашел клеенчатую тетрадь. Я открыл ее и на первой странице прочел:
Рыболовный дневник Алонсо Хагена
Кажется, так звали брата старой леди, умершего в юности от какой-то загадочной болезни, – я знал о нем по нескольким ее обмолвкам и по фотографии, висевшей на видном месте в гостиной.
Я перевернул страницу дневника и прочел заголовок:
Я перевернул третью страницу, и там оказалось то же самое, только год значился 1892; Алонсо Хаген ходил на рыбалку 24 раза и упустил 317 форелей, 13,2 форели за одну рыбалку.
На следующей странице стоял 1893 год, всего 33 рыбалки, упущено 480 форелей, в среднем 14,5 форели за одну рыбалку.
На следующей странице стоял 1894 год, 27 рыбалок, упущено 349 форелей, в среднем 12,9 форели за одну рыбалку.
На следующей странице стоял 1895 год, 41 рыбалка, упущено 730 форелей, в среднем 17,8 форели за рыбалку.
На следующей странице стоял 1896 год. Алонсо Хаген ходил ловить рыбу всего 12 раз и упустил 115 форелей, в среднем 9,5 форели за одну рыбалку.
На следующей странице стоял 1897 год. Он ходил на одну рыбалку, упустил одну форель, в среднем одна форель за рыбалку.
Последняя страница дневника была посвящена суммарному итогу за 1891–1897 годы. Алонсо Хаген ходил ловить рыбу 160 раз, упустил 2,231 форель, и по итогам семи лет среднее число упущенных форелей составило 13,9 за одну рыбалку.
Под итогами стояла небольшая эпитафия Рыбалке в Америке, составленная Алонсо Хагеном. В ней говорилось примерно следующее:
Быть посему.
Я ловлю рыбу семь лет
и не поймал ни единой форели.
Я упустил всех форелей, которые прикасались к моему крючку.
Они срывались,
спрыгивали,
сворачивались,
ломали удочку,
уматывали,
уебывали.
Ни разу не давались мне в руки.
Я разочарован до глубины души,
Но, можно сказать, преуспел:
В изучении полного краха.
Так пусть на следующий год кто-нибудь другой
идет ловить форель.
Кто-то должен занять
мое место.
Мы ехали по дороге, которая вела от озера Джозефуса мимо Морской Пены дальше вниз. По пути мы остановились выпить воды. В лесу стоял памятник. Я подошел поближе посмотреть, что это такое. Стеклянная дверь сторожки была приоткрыта, изнутри на ней висело полотенце.
Я стал разглядывать фотографию на памятнике. Классическая фотография, я видел их очень много, изображала Америку такой, какой та была в 1920–30-е годы.
Мужчина на снимке немного напоминал Чарльза А. Линдберга[35]
. В нем чувствовалось то же благородство, тот же «Дух Сент-Луиса» и воля – только Северной Атлантикой для него стал лес Айдахо.Он крепко прижимал к себе женщину – одну из тех очаровательных женщин прошлого, которые таяли в объятиях, носили мужские брюки и высокие шнурованные ботинки.
Мужчина и женщина стояли на ступеньках трапа. Всего в нескольких футах от их голов начиналось небо. Люди в те времена любили и умели фотографироваться. На памятнике была табличка:
«В память о Чарли Дж. Лэнджере, главном лесничем национального парка Чаллис, капитане Билле Кэлли и помощнике пилота Артуре А. Крофтсе, погибших недалеко от этого места 5 апреля 1943 года в авиакатастрофе во время поисков потерпевшего крушение бомбардировщика ВВС США».
О, в горной глуши старая фотография хранит память об этом человеке! Фотография совсем одна. Падает снег – восемнадцать лет, прошедших со дня его смерти. Снег заметает дверь. Заметает полотенце.
Песочница минус Джон Диллинджер будет что?
Я часто возвращаюсь к обложке «Рыбалки в Америке». Сегодня утром мы с малышкой ходили туда гулять. Обложку поливали из больших крутящихся разбрызгивателей. В траве валялись кусочки хлеба. Их разбросали специально, чтобы кормить голубей.
Обычно этим занимаются старики-итальянцы. Под струями воды хлеб превращался в кашу и размазывался по траве. Полусонные голуби лениво ждали, пока вода и трава разжуют для них хлеб и им не придется заниматься этим самим.
Я оставил малышку в песочнице, сел на лавку и огляделся по сторонам. На другом конце скамейки устроился битник. Рядом лежал спальный мешок, а сам он ел пирожки с яблоками. Этих пирожков у него был целый куль, и битник заглатывал их, как индюк. Тоже протест – не хуже пикетирования военных баз.