В бессердечном лесу

Я мчусь со всех ног, но человеческое тело недостаточно быстрое. Хотела бы я быть птицей, чтобы взмыть к башне, добраться туда быстрее.

Но я слишком медленная. Легкие горят, сердце выбивается из груди, и все то время, что я поднимаюсь по винтовой лестнице, я слышу его крики. Они режут меня не хуже маминых когтей, сердце обливается кровью.

С каждым шагом с меня падают листья.

На вершине башни есть железная дверь. Она заперта. Я стучу по ней человеческими кулаками, впадаю в ярость и бешенство, но этого недостаточно, недостаточно.

А по другую сторону Оуэн истошно вопит.

Я чувствую изменения внутри себя и призываю силу леса из глубин своего естества. Свою силу.

Из пальцев выстреливают живые ветви, оплетают дверь и с жутким скрежетом срывают ее с петель.

А затем я вижу только звезды, боль и кровь. Из Оуэна торчит железная ветка, и он кричит.

Над ним склоняется Пожиратель, но он меня больше не пугает.

Он намерен украсть душу Оуэна. Король не поднял голову, когда я выбила дверь. Кажется, он меня не видит.

За стеклянным потолком звезды вспыхивают и пылают, боясь его темной магии.

Но она не срабатывает. Душа Оуэна не выходит наружу.

Его тело содрогается и подпрыгивает на столе. Сочится алой кровью. Потеет и напрягается, пытаясь вырваться из пут.

– Прекратите!

Пожиратель вскидывает голову.

– Ведьма! Тебе сюда нельзя! Я принял меры, вырастил собственные деревья, чтобы защитить дворец. Ты не можешь сюда войти!

Я хватаю железо и резким движением достаю его из груди Оуэна.

– Я не она.

Оуэн снова кричит, пока в легких не заканчивается воздух. Взгляд его бешено бегает из стороны в сторону, тело содрогается. Я срываю с него ошейник, ремешки на запястьях и щиколотках. Он дрожит и стонет. Нога и лицо кровоточат. Но самая глубокая и опасная рана – на груди. На железном столе собирается алая лужица.

Пожиратель Душ хватает меня за руку и отдергивает от Оуэна. Вырвавшись, я поворачиваюсь к нему.

– Ты! Как ты вышла из комнаты? Кто ты?

– Я младшая дочь Гвиден. И вам не заполучить его душу.

Посреди ясного звездного неба невероятным образом сверкает молния.

Мое человеческое обличье полностью исчезает.

Из костяшек пальцев вырастают тоненькие побеги.

Лицо покрывается корой.

В волосах шепчутся листья и фиалки.

Мое сердце не меняется,

но внезапно

я

становлюсь

другой.

Нет.

Внезапно

я

становлюсь

такой же,

как всегда.

Оуэн приподнимается на локтях на столе. Смотрит на меня.

«Мне жаль, – хотела я сказать ему каждый день с тех пор, как его мама вырвала свое сердце. – Прости меня, если можешь».

Но я не произношу слова, что горят глубоко внутри меня.

Я не могу говорить с ним о любви.

Ведь я

монстр,

а он

нет.

– Серена, – шепчет, молит он. – Я…

Как вдруг в башню врывается свирепый порыв ветра

с запахом деревьев.

Из ниоткуда

появляются ветки:

извивающиеся, скручивающиеся, колючие.

Они вырастают вокруг меня. Заслоняют Оуэна. Прижимают мои руки к бокам.

По шее ползут лозы и крепко сжимаются вокруг ушей. Меня окутывает тьма.

Свирепое ощущение холода и гнили.

Затем лозы отползают, ветки исчезают.

Я лежу на траве,

под небом, усеянным звездами.

И смотрю

в разъяренные глаза

своей

матери.

Глава пятьдесят первая. Оуэн

Листья в волосах. Ростки у ног. Аромат фиалок. Не может быть!

Однако… Она нашла меня в другом обличье, чтобы снова предать.

Но я не вижу предательства ни в чем, кроме ее облика. Ведь она сказала правду, не так ли? Мне стоило с самого начала догадаться, как только она назвала свое имя.

Бедвин.

Береза.

Я смотрю на нее.

– Серена, я…

По башне проносится ледяной, свирепый, необузданный ветер, принося запах леса. Из ниоткуда выползают ветки и крепко оплетают ее.

– Серена!

Стоит мне моргнуть, как ветер и ветки исчезают. Вместе с ней.

Жизнь вытекает из груди красной струйкой. Моих сил не хватит, чтобы сползти с железного стола, не рухнув на пол. Так что я просто лежу, приподнявшись на локтях, и жадно глотаю воздух, как рыба на суше.

Серена спасла меня. Не знаю, как и почему, но спасла.

А теперь исчезла.

Гнев исходит от короля пульсирующими волнами. Он расхаживает между столом и тем местом, где ветви обвили и утащили Серену. На несуществующем ветру кружатся листья. Листья и фиалки.

Я могу думать только о ней.

Как мы чистили картошку на кухне. Как она принесла мне еду в конюшню, когда я едва мог пошевелиться. Пряталась со мной за диваном, пока мы ждали, чтобы мужчина ушел, и крепко держала меня за руку. Как мы танцевали во дворе под далекую музыку оркестра.

Как я целовал ее, словно миру пришел конец, словно у нас больше не будет времени, чтобы по-настоящему пожить.

Я не знал, что так действительно будет.

Прижимаю руки к ране в груди, чтобы остановить кровь. Она просачивается сквозь пальцы: такая скользкая, горячая.

Ее слишком, слишком много.

У меня кружится голова.

Так вот каково умирать.

Боже мой…

В голове шепотом звучат слова отца: «Не горюй по мне, Оуэн. Я счастлив. Я с ней».

Я отправлюсь к ним. К отцу и маме. Но я покину Авелу. Покину Серену.

Это невыносимо.