В боях за Молдавию. Книга 6

— Дал прикурить фрицам Алексеев, — говорит сидящий рядом со мной офицер, привозивший на плацдарм боеприпасы. — Совсем приумолкла их артиллерия.

На плацдарм я, Рудась и Жуков пробирались поочередно. Нередко прихватывали с собой нашего радиста Дидоренко, а вскоре перешли за Днестр всей редакцией. Фашисты были оттеснены уже настолько, что переправа через Днестр ими не простреливалась. Свой опорный пункт устроили неподалеку от штаба полка. Нас это вполне устраивало. «Кухня рядом, а что служивому еще надобно!» — шутил Василий Рудась.

Как-то недалеко от нашей редакции застаю известного в дивизии снайпера младшего лейтенанта Николая Истигичева за необычным, по моим представлениям, для него занятием. Сидит с бойцом у реки и наигрывает на трофейной губной гармошке. Бойца Истигичев представляет мне как «первостатейного музыканта».

— В самодеятельность ударились? — спрашиваю.

— Вместе с одним фрицем, — отвечает Истигичев.

Заметив мое недоумение, приглашает через денек заглянуть к нему, чтобы посмотреть, что из этой «самодеятельности» получится.

От заинтриговавшего меня визита не могу отказаться и на другой день отправляюсь на позицию, которую указал Истигичев. Застаю его в окопе прильнувшим к оптическому прицелу.

— Тихо, — останавливает он меня рукой.

И тут я слышу ту самую руладу, которую выводил «первостатейный музыкант». К сожалению, фамилию его тогда записал на отдельной бумаге, а позже ее затерял, теперь не припомню. Заслушавшись, не заметил, как Истигичев нажал на спусковой крючок.

— Ну как? — приползает из-за кустов «первостатейный музыкант».

— Отправил играть к праотцам, — опускает винтовку Истигичев. Для меня поясняет — Больно настырный фриц попался. Днем ловко маскировался. Одного нашего бойца ранил. Ночью пиликает на гармошке. Вот и подумал ему подыграть. Клюнул на приманку. Теперь не запиликает.

О сибиряках отце и сыне Морозовых рассказал Василий Рудаев. Было это на переправе. Молодых бойцов после некоторой подготовки в тылу отправляли на передовую. Новобранцы в необычной для себя обстановке стояли тесной кучкой, молчали, тревожно поглядывая на противоположный берег. Вместе с ними устроились возвращавшиеся из госпиталя сержант и старшина, присели на вещмешки, попыхивали самокрутками, переговаривались. И вдруг один из новобранцев подходит к сержанту:

— Батя!

— Ты, Иван? — вскакивает сержант, и оба бросаются друг к другу в объятия.

Оказалось, встретился сержант Михаил Степанович Морозов со своим сыном Иваном.

— Вначале даже не поверил своим глазам, — рассказывал Михаил Степанович. — Третий год воюю. Иван оставался мальцом на хозяйстве. Жена, правда, писала, что стал для нее добрым помощником, всякое мужицкое дело делает. Но в памяти каким был Иван, таким и представлялся. А тут солдат по всей форме. Иван первый опознал меня. Я каким был, таким и остался…

По просьбе Михаила Степановича, его сына зачислили в один с ним взвод, под отцовский надзор. На плацдарме Иван вскоре доказал, что идет отцовской дорожкой. При отражении контратаки гитлеровцев в рукопашной схватке прикончил штыком фашиста, еще одного пристрелил.

— Вижу, воюешь как надо! — первым поздравил его отец.

— Мы же сибиряки! — произнес Иван, вызвав дружные, хотя и не предусмотренные уставом, аплодисменты у всего взвода.

Как-то заявляется к нам переводчик политотдела капитан Михаил Юлдашев.

— Записал некоторые высказывания пленных, — говорит. — Любопытно. Можно и в газету дать.

Читаю тетрадку с записями Юлдашева и невольно улыбаюсь.

«Русская пехота, — жаловался пленный из 8-й роты 178-го пехотного полка, — выросла как стена. Из-за реки переправила орудия. Наши надежды на помощь не оправдались». Вся его рота бежала, а он ноги стер, не мог бежать, со страху упал, подняв руки перед русскими.

«Основным бичем немецкой армии, — жаловался санитар 4-й роты 178-го пехотного полка, бывший ксендз Шухахт, — является натертость ног, вызывающаяся непрерывным нашим отступлением. Это общее явление».

По словам Шухахта, фашисты надеялись подлечиться за Днестром. Но и здесь им стало не до лечения. «Русские ворвались в наши траншеи, я сдался в плен.»

Из этих записей мы подготовили фельетон «Фриц от бега ноги стер». Читая его, бойцы посмеивались: «Запомнится фрицам «драп нах остен» с нашей земли. Ноги стерли и головы сотрут».

К концу апреля полки дивизии вышли на рубеж: высота 179,9 — Пуркары. Свою задачу дивизия выполнила. Передав плацдарм другому соединению, была отведена в резерв фронта. После недолгого отдыха, пополнив поредевшие в боях подразделения, дивизия вошла в состав 5-й ударной армии и вскоре заняла оборону у Дубоссар и Григориополя. Мы снова были на передовой.

Предбоевое время, к которому ветераны дивизии зачисляли не только пребывание в резерве, но и на новом рубеже обороны, использовали для подготовки к настоящим боям. Оборудовали траншеи и окопы. Осваивали с пополнением опыт предыдущих сражений, приобщались к фронтовой жизни. Особое внимание уделялось политико-воспитательной работе.