Вечер тянулся медленно. Где-то вдалеке раздались выстрелы, но Доротео, в случае провала, должен был стрелять близко. Росендо вслушивался так же внимательно, как Васкес. В общей камере долго пели ярави, потом настала тишина. Часовой из первого двора шагал все больше по коридору, мимо камер — конечно, его подкупил дон Альваро. Дворы стерегли всегда одни и те же люди, и Дикарь, заподозрив недоброе, не пытался их подкупить. Неподалеку громко залаял пес, — быть может, разбойники уже проникли в соседний дом. Несколько солей задобрили горничную, и она обещала отворить им дверь. В коридорах было полутемно; когда охранник уходил подальше, Дикарь проверял отмычки, а Росендо с болью в сердце слушал их негромкое, монотонное позвякиванье. Дикарю снова стало легко говорить с соседом, и он сказал, что осталось проверить всего четыре отмычки. Наконец одна из них подошла к замку. Вот и первая победа! Когда охранник прошел мимо камеры, Росендо и Дикарь спрятались за выступом стены. В одиннадцать часовые начали перекличку, чтобы никто не заснул. Восемь криков: «Первый, второй»… и так далее, прорезали тьму каждые десять — пятнадцать минут. Росендо совсем приуныл, да и сам Дикарь забеспокоился, слушая, как бодрые голоса глухо отдаются в стенах. На всякий случай он расстегнул кобуру, где лежал револьвер, и зажал в зубах короткий кинжал. Опять прошел охранник, и опять началась перекличка. Росендо дрожал, Дикарь старался дышать потише. Часовой из первого двора выкрикнул: «Третий!» Дикарь снял замок, положил его на пол и тихо открыл задвижку. Охранник возвращался. До следующего выкрика оставалось минут десять. Можно было действовать! А если охранник заметит, что нет замка, и поднимет тревогу? Нет, прошел. В ту же секунду Дикарь открыл дверь и кинулся на него. Они упали на пол, и Дикарь вонзил ему кинжал в сердце. Когда он бежал к двери, выходившей во внутренний двор, сапоги его громко стучали в ночной тишине. Кто-то крикнул: «Бегут!» Росендо поскорее лег на койку. Во дворе раздался выстрел, потом загрохотали каблуки. Заключенные проснулись и орали, увеличивая общее смятение. Однако пальба смолкла быстро. Охранники бежали обратно, крича: «На улицу!» Где-то вдалеке раздалось еще несколько выстрелов, и вскоре охранники с фонарями в руках, громко бранясь, стали врываться в камеры. Они обыскали внутренний двор, увидели в углу следы крови и заключили, что беглец ранен. Жители соседнего дома кричали, что у них мертвый бандит, но другие охранники уже несли труп Белого. Кляня Васкеса, все собрались в первом дворе. Несколько часовых пошли к Росендо. Он стоял у дверей, изо всех сил изображая удивление.
— Что ж ты не кричал, кретин?
— Я от выстрелов проснулся…
— Не валяй дурака!
Охранники нашли на ком сорвать злобу, и четыре неумолимых приклада опустились со всего размаха на старую спину алькальда. В камерах орали: «Трусы!», «Не имеете права!» — но охранники не могли остановиться. Росендо стонал, сжимая зубы, а на его распростертое тело падали тяжелые удары. Вдруг страшная боль, как острый нож, пронзила его насквозь, и он протяжно закричал. Ему показалось, что пришла смерть, но это был лишь обморок.
Сколько времени так пролежал Росендо, он не помнил, да и потом сознание не совсем вернулось к нему. Кто-то сказал: «Плесните еще воды». И вода, словно хлыст, стегнула его по голове и груди. Он пошевелился, голос сказал: «Жив», — и еще что-то, хлопнула дверь, удалились шаги. На полу было мокро. Светало, и, кажется, за окном чирикал воробей. Рбсендо давно не слышал птиц, и тоненький голосок наполнил его сердце нежностью. Дотащившись ползком до кровати, он закутался в одеяло. Из окна сочился слабый свет. Наступал новый день, люди начинали работу, радовались или просто трудились там, в вольном мире. Наверное, озеро Янаньяуи— волшебное око земли — уже глядит на пампу и скалы, на людей и животных, на небеса. Вершина Руми ловит на лету проворные тучки, а мудрый дух горы вершит добро и зло, хотя Росендо, по старости, и не сумел его понять. По склону тянутся длинные борозды, и пахнут они сладостно — землей. А в камере землей не пахнет.