В большом чуждом мире

Мучения трех бесконечных суток проложили складки на лицах общинников, а взгляды их были исполнены хмурой решительности. Пончо мужчин и юбки женщин вспыхивали деревенским разноцветьем, но смуглые лица стали суровы и тревожны, как горные пики под напором грозы и ревущего ветра. Здесь были не только общинники: шесть вооруженных винтовками надсмотрщиков, которых прислал Флоренсио Кордова, привезли с собой двадцать ружей и готовы были оказать помощь, если понадобится. Ружья распределил Бенито Кастро, и вместе с теми, которые Доротео извлек из тайника, их стало тридцать. Из них-то и палили теперь. Артемио Чауки кричал в исступлении, вздымая топор:

— Индеец — это Христос, распятый на кресте несправедливости! Проклятый крест! Пригвоздили к нему наши руки!

Доротео отбросил сомбреро за плечи, и шрам у него на лбу налился кровью. Его товарищи по набегам, поселившиеся в общине, держались твердо, но тихо. Свирепые глаза Валенсио говорили: «К чему этот шум? Драться так драться». Вся община сошлась вместе и сверкала яркими красками на сером фоне домов. Самым юным из державших ружье был Фидель Васкес, которого общинники ласково называли Дикарек — в память об отце. Это был смуглый мальчуган с нежной кожей и красивыми глазами. Обычно печальный, он редко улыбался, никогда не говорил про отца, и даже Касьяна не знала, что он о нем думает. Рядом с ним его друг Индалесио высоко держал пику, сделанную из палки, на конце которой блестел прочно привязанный нож. Порфирио Медрано заряжал свое старое ружье, оно ему больше нравилось. Человек привыкает к своему ружью и не сменит его ни на какое другое. Один из младших детей Паулы подбежал к отцу и, вцепившись в штаны, залепетал:

— Тайта бум оленя! Тайта бум оленя!

Доротео посмотрел на него и, заметив, что он берется за курок, отозвался:

— Да, там олень!

И дал знак Пауле, чтобы она его увела. Всеобщее внимание привлекли вооруженные карабинами жители Мунчи. Поскольку ни алькальда, ни рехидоров вблизи не было, они заговорили с Порфирио. Это были три парня в белых шляпах. На плечах у них, под карабином, висели сложенные пончо. Их обступили любопытные. Люди седлали лошадей, кроме Добровольца, которого держали для улучшения породы. Несколько лошадей принадлежали общине, другие были из хозяйства Умай. Невнятный гул то нарастал, то почти затихал. Голос толпы изменчив, как голос ветра. Вдруг кто-то крикнул:

— Бенито!

Бенито Кастро выходил из дома в сопровождении рехидоров. Среди них был один новый, по имени Эикарнасьон, сын Педро Майты. Алькальд и его помощники сели на коней. У всех были винтовки, а у Бенито по бокам висели патронные сумки. Вместе с ними ехали Доротео Киспе и еще десять человек. Кони нервно переступали ногами, пугаясь такого множества людей. Бенито поднял руку, требуя внимания, и, натянув поводья, чтобы удержать лошадь, сказал: