В большом чуждом мире

Алькальд объявил совет закрытым, и народ стал медленно расходиться. Теперь все знали, что будет, и, хотя скорбели по-прежнему, обрели какую-то уверенность. Росендо попросил своих помощников остаться, чтобы уточнить, как будет совершаться переезд. Порфирио он сказал на прощанье:

— Это они с горя… Ты потерпи.

— Потерплю, — ответил тот.

Когда он спустился с галереи, его поджидали жена, дети и друзья. Им нечего было сказать, и они просто пошли рядом.

А горящая кора в плошках еще долго освещала общий совет теней.

Наконец Касьяна добралась до плоскогорья Янаньяуи. Идти в полной тьме было трудно, камни и жесткая трава кололи ноги. Она не видела ни горизонта, ни Вершины и упорно шла вперед. Устала она ужасно и с радостью бы присела, но ей хотелось поскорей увидеть Дикаря. Ноги разболелись от камней, распухли, одеревенели. В ушах стучала кровь, сердце сильно билось. Перед ней уже поднимались скалистые подступы к Вершине. К счастью, она нашла тропинку и пошла по ней, едва различая ее во мраке. Вскоре тропинка исчезла, и Касьяна, не зная пути, остановилась среди скал. Ей стало совсем одиноко, и она подождала, не выйдет ли луна, но ветер предвещал безлунную ночь. И Касьяна пошла вниз по склону, наверное, очень крутому, хотя там ничего не было видно, тьма сгущалась, словно внизу разверзлась страшная бездна. Касьяне было страшно, но опыт и сила придавали ей мужество. В самых крутых местах она цеплялась за камни и за колючие кусты, руки и ноги болели, тело наливалось тяжестью. Склон кончился, но впереди были новые скалы. Пройдет ли она их? Увидит ли Васкеса? Зачем она забралась в такую даль? И тут же Касьяна поняла, как глупо об этом думать. Уже миновала полночь, и совет, наверное, кончился. Она никогда не бывала на таких больших собраниях. Что они там порешили? Ах ты, снова острый уступ! Она ударилась о него грудью. Прислониться бы к нему и поплакать! А надо карабкаться вверх. Она снова пошла вперед. Ветер усилился, и ей до смерти захотелось спать, но если сон ее сморит — конец, она замерзнет. Нельзя ни отдыхать, ни спать. Ноги болели все сильней, их кололи камни, ранили колючки. Ветер стонал и выл, словно бешеный пес, кусты глухо шумели, сухая трава свистела, и Касьяна чувствовала, как внутри нее бьются и вторят эти звуки, словно там бушует буря. Если голова закружится, она упадет. И, собрав все силы, Касьяна двинулась дальше. Зачем она бредет темной ночью по неведомым тропам? Она еле различала горы и не могла поручиться, что не идет обратно или куда-нибудь в сторону. И ветер, и камни, и кусты, и трава везде одни и те же, везде они мешают, и нет им конца. Она шла и шла, протягивая вперед руки, словно искала опоры. Ей еще не случалось так уставать. Теперь разболелись спина и грудь. Ничего, осталось недолго! Крикнуть бы, да при таком ветре все равно не расслышат. Она стала ждать, когда он хоть на миг утихнет. А что крикнуть? Дикарь? Разве зовут мужа нелепым прозвищем? Васкес? Нет, она позовет Валенсио. Ветер все выл, и Касьяна шла дальше. Вдруг ветер умолк, и она закричала: «Валенсио-о-о-о-о-о-о!» Быть может, ей ответили скалы или пес залаял вдали? Нет, это снова ветер дышит стужей со страшных просторов и холодных вершин. Быть может, он не ответит, а она ведь так ослабла. «Валенсио-о!» Голос показался странным ей самой, но она повторила: «Валенсио-о-о!» Ночь не внимала ее зову, ее горю, их общей беде. Никто не услышит ее, и она замерзнет в неприютном мраке. «Вален-сио-о!» Она уже не держалась на ногах и боялась упасть, зная, что не поднимется. По лицу ее потекли крупные слезы, и на миг пропало сознание. «Валенсио, Валенсио-о-о-о-о-о-о!» Да, это лает собака, и совсем рядом! «Ва-ленсио-о!» Темный шар ткнулся ей в юбку, залаял и откатился во мрак. Чей же это пес? Пастуха? Самого Валенсио? Теперь, повстречавшись с живым существом, Касьяна разрешила себе присесть. «Валенсио-о!» Она опустилась на землю и сразу повалилась навзничь. Ей стало хорошо. Ветер мчался над ней, холод земли пронизывал тело. Вернулся пес, и где-то рядом покатились камешки. Она приподнялась, окрыленная надеждой. «Валенсио!» Ей ответил глубокий, низкий голос, похожий на голос пумы, знакомый и любимый голос ответил ей: «Касьяна!» Сестра обняла брата и зарыдала.

— Я так измучилась, я так устала, я падала, боялась, что замерзну, что умру.

— Теперь отдохни.

Валенсио был все такой же простой и мирный. Он сел возле нее, снял пончо и подложил ей под спину.

— Теперь отдохни, — повторил он.

Касьяна снова легла и, тронув его руку, поняла, что он до пояса голый. Да, он все тот же. Тут рука ее наткнулась на ружье. Нет, это уже не тот Валенсио…

— Дикарь тут?

— Уехал…

— Куда это?

— Да так…

— Ах, жаль! А я пришла сказать, что с общиной плохо.

— Надсмотрщики обижают?

— Нет, похуже.

— Да, это нехорошо.

Они помолчали. Касьяна отдыхала, пес тяжело дышал у ее плеча, Валенсио сидел на корточках, закрыв лицо руками.

— Пошли, — сказал он, наконец.

— Куда?

— В пещеры.