В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

Мы прожили у Миши Райцина 16 дней. В первые же дни на квартиру к Мише пришёл друг Марковых, которому они меня рекомендовали. Звали его Альберт Котель. Он был исключительно колоритной личностью. Родом из Вильно, в начале 20-х годов переехавший с семьёй в Варшаву, он был не только отличным солистом-виолончелистом, но и первым концертмейстером группы виолончелей Палестинского Симфонического оркестра (так оркестр называли англичане, а на иврите он назывался Симфоническим оркестром Эрец Исраэль – ha-Simfonit ha-Eretz-Yisre'elit), организованного в 1936 году всемирно известным скрипачом Брониславом Губерманом. Он пригласил Котеля в качестве концертмейстера группы виолончелей в основанный им оркестр (с 1948 года – оркестр Израильской филармонии (IPO) – один из лучших симфонических оркестров мира). Оркестр дал работу и возможность спасти жизни многих музыкантов и их семей из нацистской Германии и Европы. На первых скрипках оркестра играли семь концертмейстеров крупнейших германских оркестров! Так что его состав с самого начала был уникальным.

Котель был живой энциклопедией истории музыкально-исполнительского искусства XX века в Европе и Америке. Трудно себе простить, что его рассказы не были записаны на магнитофонную плёнку. Он был близко знаком с такими всемирными знаменитостями, как виолончелисты Григорий Пятигорский, Эммануил Фейерман; скрипачи Айзик Стерн, Миша Эльман, Натан Мильштейн. С Леонардом Бернстайном он был знаком ещё с 1948 года в Израиле. Во время Войны за независимость они дали концерт в только что освобождённой Бер Шеве, где Бернстайн играл «Голубую рапсодию» Гершвина и дирижировал оркестром Палестинской филармонии. Через несколько дней Бернстайн вёл джип по Старому Иерусалиму и около Дамасских ворот они с Котелем попали под обстрел иорданских снайперов, стрелявших со стен Старого города. Они пролежали несколько часов под машиной, пока израильские снайперы не «сняли» иорданцев со стены.

Естественно, что Котель был знаком и с прославленным Артуро Тосканини, который дирижировал на открытии оркестра в Тель-Авиве и Иерусалиме в 1936 году, причём безвозмездно!

Мы близко познакомились и подружились с Альбертом на многие годы, хотя он был старше меня на 25 лет.

Котель пробыл в Израиле до 1949 года. После чего уехал в Америку. Здесь он организовал фортепианное трио, работал в оркестрах Бостона, Чикаго, но больше всего любил играть камерную музыку и дирижировать камерным оркестром. Как раз в это время он получил грант на несколько концертов и пригласил меня сыграть с ним эту серию концертов. Я спросил его, желает ли он меня прослушать? Он сказал, что раз меня рекомендовали Марковы, то в этом нет никакой надобности.

Так я был для начала обеспечен несколькими выступлениями в камерном оркестре.

В это время мы, вернее Миша, нашёл для нас квартиру в районе северного Манхэттена, где селились многие американские музыканты и иммигранты. Квартира наша стоила в месяц смехотворную сумму – 187 долларов! Даже по тем временам это было потрясающе дёшево. Мы бы никогда не получили этой квартиры, если бы не Миша Райцин. В те годы его знали в Нью-Йорке все, кто имел хоть какое-то отношение к миру еврейских общин. В каждом большом районе Нью-Йорка – Манхэттене, Бруклине, Квинсе, Бронксе или Ривердейле было большое количество еврейских общинных центров при местных синагогах. Вот там-то и не было, пожалуй, человека, который бы ни слышал имени Миши Райцина. Приехав в Нью-Йорке только шесть лет назад, он вскоре выступил на торжественном обеде организации «Объединённый еврейский призыв» (United Jewish Appeal) в честь Голды Меир. Пел он во время еврейских праздников в синагоге при ООН и в других крупнейших синагогах города. А вскоре он дебютировал в Метрополитен-опера в роли Самозванца в опере Мусоргского «Борис Годунов». Это была новая постановка в МЕТ с участием знаменитого финского баса Марти Талвела. Миша тогда имел превосходные рецензии, что открыло ему путь в МЕТ в качестве солиста на долгие годы.

Итак, тринадцатого февраля 1980 года мы перебрались на новую квартиру и начали самостоятельную жизнь. Как это ни странно, но это была наша с женой первая своя отдельная квартира! Мне было 44 года, а жене 39, когда мы наконец обрели полную самостоятельность от родительской опеки. Многие из нас хорошо знали этот жизненный «жанр» – каждый по своему собственному опыту – но при непременной общей квартире – будь то с соседями или с родителями.

2. Начало самостоятельной жизни в Нью-Йорке и неожиданный дебют в Метрополитен-опера