В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

Поблагодарив нашу хозяйку, я на прощание сказал, что если поеду в Японию, то теперь такое же приглашение на ужин будет за мной. Мы с Борисом вышли на набережную. О чём мы только не говорили! О Бахе. О Вивальди, о достоинствах и недостатках постановок балетов, о литературе… Словом с Борисом Акимовым мы могли разговаривать и до утра – он был всегда изумительным собеседником, и к тому же эрудированным, имеющим свой оригинальный взгляд на исполнительское искусство, будь то музыка, балет, или драма. Меня не удивило, когда спустя примерно десять лет, он один создал спектакль-концерт памяти Сергея Есенина, написав самостоятельно музыку к стихам любимого поэта, поставив танцы, и вообще создал целый спектакль как режиссёр. Я мог оценить полностью его труд и талант, посмотрев этот концерт на видеокассете, присланной им в Нью-Йорк. Борис Акимов обладает и замечательным человеческим качеством – он верный, преданный друг, и также редкостный в наше время заботливый сын и родственник – наша многолетняя дружба позволила узнать его и с этой стороны. В 2008 году он потерял свою жену – солистку балета Татьяну Попко. Мы понимали, что потеря эта для него невосполнима. В каждый прошедший год со дня её смерти Борис выпускает новый сборник стихов, посвящённый её памяти.

Редкая жизненная удача заслужить дружбу такого человека, как Борис Акимов. Мы с моей женой ценим это безмерно.

Приём, который он нам устроил в Москве, когда мы приехали туда из Нью-Йорка в 2004 году потребует отдельного рассказа.

* * *

Вернёмся снова к гастролям в Чехословакии. Итак, в начале июня 1973 года, закончив свои гастроли в Братиславе, вся группа села в поезд и доехали мы под утро до границы – Черны-над-Тиссой. Вид за окном был идиллический: пастух пас своё стадо. Тишина. Покой. Никаких заграждений, никаких вспаханных полос. Ничего, кроме пастуха. Ни одного человека в мундире, и без мундира тоже. Один пастух.

Поезд остановился так, что из коридора вагона был виден мост и… Картина, открывавшаяся справа за мостом достойна действительно серьёзного художника-реалиста! Это трудно описать словами даже сегодня. Вся территория, отступя от берега реки метров на 50-100 на восток, была укреплённым районом! Вспаханная полоса была шириной метров в 15–20. Затем шли проволочные заграждения, потом, если не изменяет память, был и ров с водой, потом снова забор из колючки, прерывающийся вышками с ясно видимыми тяжёлыми пулемётами. Это был действительный въезд в Лагерь, только социалистический, а не исправительно-трудовой. Пока поезд стоял, картина была видна с двух сторон – чешская слева и начало СССР – справа.

И эта укреплённая зона существовала, несмотря на 350-тысячную армию, оккупирующую Чехословакию к тому времени уже пять лет! Кого же так боялись власти? А может всё это было как раз построено для желающих покинуть священные рубежи? Не знаю, но картина была потрясающей. И это было ещё не всё!

Поезд, наконец, медленно сдвинулся с места и начал переезд через Тиссу. Ещё немного и уже советская территория: валяющиеся в грязи брёвна, кирпичи, уголь. Часто мешки с цементом – иногда всё это вперемежку. Наконец поезд встал у перрона станции Чоп. Я открыл занавеску окна купе. Внизу спиной к вагону стоял автоматчик с овчаркой. Налево от него, метрах в пяти – другой, тоже с овчаркой. Направо – такая же картина. Это прибыл поезд с государственными преступниками? Нет, это был поезд с артистами Большого театра – прославленными солистами балета, оперы, превосходным хором и оркестром. То была незабываемая встреча. Никого не ранили, конечно. Никого не убили. От моей веры в страну, в которой я родился, ничего не осталось после такой «торжественной» встречи Большого театра. (Только сегодня понимаешь, каким уродливым сознанием нужно было обладать, чтобы превратить великую и прекрасную страну в подобие тюремного лагеря!)

Минут через 10–15 осаду сняли, и мы вышли на перрон. Все повалили в ресторан. Было рано, но не для нас. Все начали заказывать полный обед и, конечно, с водкой. После Чехии и Словакии еда показалась особенно ужасной. Словом – мы дома.