В Большом театре и Метрополитен-опера. Годы жизни в Москве и Нью-Йорке.

Наутро за завтраком я сидел с Юрием Григорьевым и его женой – молодыми певцами-солистами, лет пять назад поступивших в оперу Большого театра. Он был львовянин, но русский, а не украинец. Его отец был крупным железнодорожным специалистом, и Юра отлично знал железную дорогу от Львова до Киева. Он не стеснялся в выражениях, комментируя вчерашний, довольно массовый поход приехавших в Киев членов театра. «Идиоты! Какие наши идиоты!» – довольно громко говорил он «Весь мир знает о еврейской трагедии Бабьего Яра! А тут делают вид, что такого вроде бы и не было! Идиоты!» – повторил он ещё раз.

Его позиция была мне понятна потому, что живя во Львове он был просвещён на этот предмет лучше, чем другие молодые люди на Украине и в России. Но всё-таки далеко не всякий мог рискнуть сказать об этом вслух. Это делало ему честь.

* * *

В первую неделю я делил номер в гостинице «Украина» с трубачом сценно-духового оркестра Володей Докшицером. Он был младшим братом прославленного Тимофея Александровича Докшицера. Володя был милейшим парнем, но мне он всегда казался немного боязливым. Через несколько дней мы прочитали в газете сенсационное сообщение об операции в Энтеббе под заголовком – «Гангстерские методы освобождения заложников». «Известия» сурово осуждала израильских агрессоров, вторгшиеся на чужую территорию суверенной африканской республики и посмевших освободить всех заложников, захваченных террористами и удерживаемых с молчаливого согласия властей Уганды, не пошевеливших пальцем для разрешения кризиса. Израильтяне не только посмели, но и преподнесли предметный урок «прогрессивному человечеству», уже тогда полностью поддерживавшего или молчаливо соглашавшегося на все требования арабских террористических организаций. Мы с Володей были в восторге от прочитанной заметки. Вся потрясающая операция казалась тогда рукой Всевышнего, не оставившего свой народ в беде. Володя вдруг осмелел, быстро и возбуждённо проговорив: «Артур! Нас ненавидят! Но пусть боятся!» «Пусть боятся!» – говорил он уже громко.

Так выяснилось, что Володя совсем не такой боязливый, каким он казался всегда.

* * *

Как-то неожиданно всплыло в памяти сообщение, пришедшее из Москвы во время нашего первого визита в Киев в 1974-м году. В те дни произошёл трагический, но в какой-то мере закономерный эпизод: погиб тогда бывший зам. директора Большого театра Михаил Николаевич Анастасьев. Он был также «бывшим» на многих должностях: заместителем директора Консерватории, директором Центральной музыкальной школы, заведующим отделом международных и всесоюзных конкурсов Министерства культуры СССР. Ещё в бытность зам. директора Большого театра Анастасьев женился на молодой девушке, работавшей в «мимическом ансамбле» театра, то есть танцовщице, не входящей в труппу балета. По слухам Анастасьев в последнее время стал много пить, а в отношениях с женщинами не знал никаких преград. Конец его был ужасен. Во время очередного любовного свидания в своей квартире с какой-то певицей, домой явилась раньше времени его жена. Анастасьев решил перелезть на соседний балкон и скрыться на время в квартире соседей. Как был, в трусах и майке, он при передвижении с одного балкона на другой сорвался и разбился насмерть о единственный декоративный камень, находившийся внизу во дворе кооперативного дома, где была его квартира. Эта история стала известна летом 1974 года всем, работавшим тогда в Большом театре.

Были люди, которым он делал добрые дела. Их было немного, чаще это были женщины, но всё же они были, и искренне сожалели о его гибели. Но большинство из работавших в театре его не любило, хотя это странно – ведь он почти не имел никаких связей с оркестром или хором театра. Ну, а на своём посту в Министерстве культуры многие ему были «обязаны» и даже очень. К последним принадлежал и я. Но в душе осталось от этой новости неприятное чувство: всё же никто ему не желал такого конца – трагического и скандального.

* * *

А в Киеве в то лето 1976 года было удивительно хорошо! Не сказал бы, что на рынках, в кино, да и в самом театре местные жители были любезны и гостеприимны. Но всё же в целом атмосфера была неизмеримо лучше, чем во Львове – в любой мой приезд туда. Вот там действительно чувствовал себя заграницей – только заграницей очень недружественной, а иногда и опасно-недоброжелательной. В Киеве такого не было. Но в Киеве было зато нечто, куда я хотел наконец попасть. Этого я никак не мог сделать в Москве. Это была синагога на Подоле. Знал я о ней от бывших киевлян, снабдивших меня информацией о её местонахождении.

Я был не один, интересовавшийся этой старой синагогой. Две дамы, мои коллеги-скрипачки Рита Стыс и Инна Рабинович также захотели присоединиться ко мне.