В борьбе с большевизмом

Я не избегал в моем ответе прямых и резких фраз по адресу тупоумия г. Гофа. Если он мог себя счесть оскорбленным моим ответом, я предлагал ему, при наличии чести, объясниться со мной у барьера на дистанции шести шагов. Ответ мой был перепечатан в «Монархическом еженедельнике» и других печатных органах.

Вряд ли следует разбирать это писание более подробно – из него видна вся та же оскорбительная для нас русских политика предательствующих «союзников». А я уже много привел фактов и пояснений по этому вопросу. Стыдно за генерала Юденича, что он покорно выслушивал бредни генерала Гофа и унизительно отмалчивался.

И против воли возникает в душе, медленно утверждается одно крепкое решение – каждый шаг и каждое слово «союзников» отныне рассматривать как торгашеский ход в пользу своих интересов и никогда больше не подпускать их к себе, к своим мыслям и решениям.

Идти прямо, открыто и неукоснительно с Германией, униженной, как мы, и ограбленной не меньше России. Честный союз благороднее торгашеского соглашательства, а как иначе назвать нашу связь с бывшими союзниками, полную явных выгод для них и уничтожающе-бесполезную для нас?

Уже перечисление этих фактов вполне ясно подтверждает, что в лице «союзников» мы имели врагов, которые неустанно вредили нам в течение всей нашей работы. Повторяю: препятствий было много, и бороться было трудно.

Трудно еще потому, что, не говоря уже о социалистическом правительстве Германии, шедшем против наших действий, создавшаяся к концу 1919 г. обстановка не была также достаточно верно оценена германскими промышленными кругами. И те и другие боялись открытых выступлений против «союзников», указывая на возможность оккупации и блокады.

«Союзники» чувствовали этот упадок духа германского народа и с каждым днем становились все требовательнее в своих желаниях и, наконец, дошли до такого нахальства, что заговорили о выдаче императора Вильгельма и офицеров.

Как-то в разговоре с графом фон дер Гольцем я высказался:

«Неужели Германия, помимо всего прочего, выплатит Антанте еще по двум последним векселям: а) выдаст Императора и офицеров и в) оружие?»

Граф, отрицая возможность удовлетворения первого требования, указал, однако, на опасность оккупации Германии как на следствие ее отклонения от Версальского договора.

Я предложил графу вспомнить 1812 г., когда французы подошли к самому сердцу России – Москве, топча русские поля, и все же в конце концов под ударами восставшего русского народа развалились и позорно бежали…

А под Лейпцигом решилась и вся судьба Европы. Пусть войдут французы в пределы Германии – этим они только больше разожгут патриотизм германского народа, упавший после революции, и тогда начнутся такие расправы с французами со стороны населения, что треснут ряды их усталых армий и сами они пожелают отойти на безопасные линии. А в это время с 150-тысячной армией, составленной из русских и германских добровольцев, будут свергнуты в России большевики, и тогда союз с Россией обеспечен. Страх Антанты от таких действий и их неожиданность не будут мгновенно возмещены никакими мерами. Сроки и решительные действия Германии в союзе с восстановленной Россией, питание ее из богатого еще нашего тыла будут насыщены такой энергией и противоборством Антанте, что оккупация взлетит на воздух как мыльный пузырь.

«Победил бы тот, у кого оказались нервы крепче». Решиться на эту операцию можно было бы, конечно, с громадными усилиями воли, при твердых нервах – в Германии, руководимой тогда социалистическим правительством, не хватило ни того ни другого. Германские социалисты (партийные) отказались от этого плана по той же причине – как и весной, они боялись в этой борьбе за отечество упустить из своих рук власть, которая с возвратом патриотизма, естественно, могла перейти в правые организации. И они продолжали вести германский народ по пути «соглашательства» и уступок, но в результате своей политики оккупации все же не избегнули.

Что касается германской индустрии, то она потеряла всю силу и мощь своего производства, не имея и до сих пор такого богатого рынка для сбыта, каким могла бы быть восстановленная Россия. Граф Гольц и я неоднократно обращались к германским промышленным кругам с просьбой поддержать Балтийские войска 25 миллионами марок (неполноценных), но руководители ее не захотели рискнуть этой суммой и в результате потеряли гораздо больше.

Попытки германского правительства и промышленных кругов найти рынок для сбыта путем торгового договора с Советской Россией ничего положительного не дал. Русское население, угнетаемое властью интернациональных преступников, обеднело на 100 % в сравнении с довоенным временем и потому, естественно, не может быть потребителем германских фабрикантов. Закупки правительственного характера обыкновенно происходят в кредит, да еще при таких условиях, что цены предлагаются минимальные. Были, конечно, случаи отдельных выгодных спекуляций, и в особенности в первые годы, когда было еще что продавать, но постоянным рынком для экспорта Россия при настоящем ее положении сделаться не может.