В борьбе с большевизмом

В дальнейшем все мои ответные статьи редакторами подобных газет и журналов безмолвно принимались, но в угоду социалистам, задерживались под разными предлогами, а затем само собой не печатались по причинам «истечения живейшего интереса к полемике». Примирившись с этим иезуитским приемом редакции, я больше не посылал туда моих возражений и приступил к подготовке моей книги, собирая необходимый материал и систематизируя его в должном порядке. Это представлялось мне единственным путем и единственной возможностью рассказать всю правду о моей армии, о ее трагической неудаче, созданной лицемерными «союзниками», губившими Россию сознательно ради своих интересов, и кроме того, на страницах ее я мог ответить ясно и с соответствующей полнотой если не на все нападки, то по крайней мере на ряд более злых, намеренно подтасованных, марающих незаслуженно мою честь офицера и сына великой России, для которой у меня есть одна формула любви: «За Веру, Царя и Отечество».

В томе VIII Архива русской революции помещена статья герцога Георгия Лейхтенбергского, в которой герцог пытался дать исчерпывающие пояснения политической конъюнктуре киевского периода борьбы с большевиками. Неудачно объяснены им и мероприятия части русской интеллигенции, названной герцогом в одном случае – мягкотелой, в другом (что следует целиком из его статьи) – ориентирующейся на разные неопределенные политические догматы.

Трудно говорить о статье, в которой отсутствует объединяющий смысл и которая представляет собой не больше как неуверенное изложение точки зрения на свою и чужую деятельность в указанный период. В одном месте статьи герцог легко порицает – в другом так же легко и беззаботно оправдывает тех, кого порицал. Я, разумеется, не счел бы своей обязанностью касаться этих писаний, если бы в них не было непосредственно задето мое имя и нелепо брошена тень подозрений на его же сотрудников тогда – немцев, покровительством которых он всемерно пользуется теперь. Пользовался, конечно, и раньше в дни трагических переживаний в Киеве.

Начну с того, что герцогом неосторожно перепутаны все факты, а отсюда и грубейшие ошибки в его заключениях. Я познакомился с ним не в штабе формируемой им Южной армии, которого, кстати сказать, долго еще не существовало, а у него на квартире, где совместно с полковником Вилямовским и ротмистром Тимофеевым мы имели совещание, как равные организаторы того дела, которое названо стыдливым герцогом авантюрой.

Мной было уже указано на шаткий тон статьи герцога; это полбеды – главное же заключается в том, что он претендует при этом на внимание к его «точкам зрения», между тем как он сам признается:

«Я не политик, никогда ни к какой политической партии не принадлежал, на фронте не был и ничем не командовал. Поэтому ни в политических, ни в военных сферах никакого авторитета иметь не могу».

Самопризнание это крайне важно. Из него явствует, что всякая деятельность герцога, какими бы она столбами ни подпиралась, плодотворной быть не могла. «Raison d’etre» всяких начинаний должен быть неуступчиво твердым, если проповедник творческой идеи имеет свой запас мыслей. У герцога были лишь отрывки мыслей и притом несерьезного политического характера.

Есть и еще признание у герцога:

«Задумываясь подчас над начатым делом, я тогда сам сознавал, что все дело Южной Армии пока что авантюра».

Главенствуя в деле организации армии, герцог явно совершал преступление, идя наперекор своим убеждениям и став во главе дела, которое он сам называет авантюрой.

Герцог легко бросается словом «авантюрист» не только по своему адресу, но по адресу и других. Занятие веселое, но вряд ли свидетельствует о большой серьезности человека, пытавшегося сесть в государственный корабль – рулевым. Выходит, герцог, считая себя заведомым авантюристом, отправлял офицеров и солдат в раскаленную атмосферу гражданской войны, в то время как сам, по его признанию, «спал спокойно», укрывшись за своего друга Молоствова. Герцогу, вероятно, небезызвестно, что мне спать не приходилось: приставляемый в этот период не раз к стенке, я, конечно, сладко глаз не смыкал, а позже, находясь в тюрьме, разумеется, не мечтал об Италии или целительной Швейцарии, куда герцог исчез, не доведя дела до конца, оставив на произвол судьбы своих друзей и сотрудников. Впоследствии, командуя моей армией, я не только не бросил своих офицеров и солдат, а, отходя в пределы Германии, перешагнул границу последним.

Попытки с негодными средствами (я разумею бесталанность герцога политическую и военную), как и следовало ожидать кончились неудачей. Общая картина развернувшихся тогда событий, лишний раз подтвердила, что люди такого толка, без определенных целей и задачи, были вредны для России в эти тяжелые дни: они являлись тормозом во всякой работе, лишними грузом ее и лишь мешали другими.