В борьбе с большевизмом

В 3 часа утра Уманский Казачий полк со знаменем под звуки “Лесной сказки” входил в Духче. Около штаба 111-й дивизии, стояли ген. Краснов, ген. Гиршфельд и ген. Чаусов, который здоровался с казаками. Рядом с Красновым на огромном сером коне стоял командир казачьего полка полковник Агрызков. Между 5-й и 6-й сотней показался “форд”, на котором ехал Комиссар Армии Линде, молодой человек в коричневом френче без погон с университетским значком и огромным красным бантом. Дежурный по штабу дивизии офицер подошел ко мне и спросил надо ли рапортовать комиссару; я не разрешил этого, да меня и предупредил ген. Краснов, у которого над офицерским Георгием скромно краснела молоденькая революционная розетка. Автомобиль остановился, раздалась команда Краснова и лишь только Линде вышел из автомобиля, как генерал Краснов подошел с рапортом. “Г-н Комиссар, в Ваше распоряжение с 1 Уманским полком в составе 6 сотен при 4 пулеметах прибыл”. Выслушав рапорт, Линде небрежно протянул руку сначала Краснову, а затем по очереди всем присутствующим. Только полковник Агрызков не сошел с коня и не подошел к нему, да я постарался затеряться в толпе писарей выскочивших из всех изб. В инспекторской части штаба был в то время, писарем, только что вернувшийся из Совета Солдатских Депутатов А. Иоффе, – родной брат будущего посла в Германии. С ним с одним Краснов поздоровался за руку. Через несколько минут из Духче, по направлению к Возненскому лесу выехала кавалькада, в центре которой ехал в автомобиле Линде с Гиршфельдом, а рядом с автомобилем на рыжей (кажется Провальского завода), кобыле ехал ген. Краснов, часто прикладывающий руку к козырьку и что-то отрывисто отвечающий комиссару. Что было дальше, об этом говорит сам ген. Краснов в романе и надо отдать справедливость говорит очень правдиво, но в окончание этого происшествия надо внести кое-какие подробности. Когда раздалась стрельба по казакам, то ген. Краснов крикнул: “Садись” и сам вскочил в седло, но у многих казаков оказались почему-то отпущенные подпруги, и забыв об этом и вскакивая в седло несколько казаков очутилось под брюхом лошадей и сильно были помяты. При первых же выстрелах упало несколько казаков и лошадей. С лесной поляны была только одна дорога да и на той лежали рельсы узкоколейки. На рельсах полетел через голову вместе с кобылой ген. Краснов, но забыв почтенный возраст свой и вспомнив кавалерийскую школу без стремян вскочил в седло и скоро обошел уходивший галопом врассыпную полк. Кони вязли в болоте окружавшем лес, ломали ноги на рельсах, казаки висли на проволоке падая с коней. Бешенная скачка продолжалась на протяжении 6 верст. Только благодаря неудачной стрельбе, и быстроте ног своей кобылы, генералу Краснову не пришлось испытать на себе результатов “свободного народного волеизъявления”. Комиссар Линде, начальник 111-й Дивизии, ген. Гиршфельд и несколько офицеров остались навеки на полянке.

В тот же день вечером, вернувшись в штаб корпуса, ген. Краснов получил назначение принять 3-й конный корпус[67] и через несколько дней уехал, предварительно уложив под Возненским лесом 10–15 казаков да около 50 лошадей и не сумев сохранить драгоценную жизнь комиссара, для защиты которого и поехал в ловушку с полком».

ОЧЕВИДЕЦ

Одни и те же факты, как мы видим, освещены по-разному. В только что приведенном случае они изложены «очевидцем» беспристрастно и нетенденциозно: автор дал картину, как она представлялась наблюдателю со стороны. Самооправдывающемуся же генералу они так представляться не могли – не выгодно…

Беспокойное перо генерала после целого ряда статей, бесцветных по своей сущности, начало писать обращения и пояснительные письма к общественным и военным деятелям. В одном из этих писем, услужливо напечатанных «Рулем» (оно было обращено к ген. Врангелю), Краснов пояснял, что «единственным источником его существования» является литературная работа – романы. Он избрал их как верную форму пропаганды, и это, по его мнению, тот прием, который наиболее обеспечивает успех пропаганды монархических идей.