Не знаю, как и приступить к письму, это же в самом деле скандал, что я приношу Вам наши новогодние поздравления только сегодня, в день богоявления. А ведь с тех пор, что мы здесь, я каждое утро, чуть открою глаза, даю себе слово в первую же свободную минуту написать Вам. И если я так и не собралась это сделать, то лишь потому, что у меня за эти полторы недели буквально ни минутки свободной не было. Хлопотала с утра до вечера, а к ужину просто с ног валилась и засыпала тут же, за столом. Но, слава богу, гонка кончилась, с позавчерашнего дня мы более или менее устроились.
Позвольте же, бесценная тетечка, прежде всего справиться о Вашем здоровье. Это важнее всего. Совсем ли Вы поправились? Как Ваши нервы? Помогли Вам порошки от мигрени, которые доктор Михаличке обещал выписать для Вас из Берлина? Надеюсь также, что Вы уже подыскали себе достойную замену Шёнберг. У меня нет никакого желания разводить склоку, Вам лучше, чем кому-либо, известно, бесценная тетечка, что это не в моей натуре, а уж что до самой Ш. — она меня ни капельки не интересует; но обыкновенный здравый смысл (не говоря уж о родственном участии) подсказывает мне: чем раньше Вы избавитесь от Ш., тем лучше это будет для всех. После недавних происшествий она только замучит вас своими причитаниями и сплетнями, а это для человека с Вашей чувствительной нервной системой просто — яд. Я бы с радостью полетела в Прагу, чтобы приучить к домашним делам Вашу новую экономку. К сожалению, этого не допускают мои собственные обязанности хозяйки дома. Мне еще и самой надо вышколить свою Дульцинею, совсем молоденькую девушку, правда, смышленую и проворную; со временем она будет у меня только горничной, для кухни я подыщу кого-нибудь поопытнее. К тому же пора понемногу припасать все для нашего бебе.
Главное — квартира с чудесной светлой детской — у меня уже есть, и, как Вы можете заключить из указанного адреса, не где-нибудь, а в самом Веринге, неподалеку от обсерватории. Наши окна выходят на сквер, я уже вижу себя здесь — или в Тюркеншанцпарке — прогуливающейся с колясочкой. Квартира четырехкомнатная, с кухней, чуланом и прочими удобствами, во втором этаже самого что ни на есть фешенебельного дома. Чтобы добыть нынче в Вене квартиру, надо немало побегать; трамвай, из-за недостатка угля, ходит только в часы пик, а извозчики не меньшая редкость, чем кофе в зернах. Как мне, да еще в моем состоянии, удалось уговорить служащих жилищного управления, для меня самой загадка, — ведь у нынешних чиновников и следа не осталось той услужливой галантности, которая так отличала Вену. О мастеровых и говорить нечего, они уже сами не знают, сколько запросить. А если нет охоты платить бешеные деньги за современные гарнитуры (сплошь и рядом это поделки военного времени), если предпочитаешь солидную и, по возможности, антикварную мебель, то надо, говоря словами Гвидо, учиться у генерала Гофмана; он, как известно, заявил русским в Брест-Литовске: «Господа! Мы, немецкие офицеры, привыкли работать двадцать четыре часа в сутки, а если этого недостаточно… прихватываем и ночь».
Если бы мне во всей этой возне с мастеровыми не помогла квартирная хозяйка Гвидо, препротивная особа, но на все руки (кстати, только совсем между нами, она мне шепнула, что Валли провела однажды у Гвидо ночь), я наверняка не могла бы сейчас писать Вам, сидя в своем собственном будуарчике. Потому что именно так я использовала наш чуланчик, обставив его гарнитуром рококо — золото и зеленый штоф. В общем, получилось очень благородно. Мне, кстати, посчастливилось купить чудесные овальные бронзовые рамы для нашей «галереи предков», в которой самое почетное место отведено, разумеется, Вашей фотографии. Она как раз смотрит на меня со стены над секретером.
Что до остальных комнат, то две уже полностью обставлены. Спальня у меня вишневого дерева, с белыми тюлевыми занавесями в мушку, а в столовой гарнитур красного дерева с пламенем. Столовая рядом с кухней, и я приказала пробить в стене окошко для подачи блюд — мы всегда мечтали об этом в Праге, но так ничего и не сделали.
Детскую я хочу выдержать в голубых и розовых тонах, и, конечно, в стиле модерн. Я напала на опытного столяра, он обещает все изготовить по моим указаниям. Последняя комната, самая большая, в три окна, с фонарем, раздвижной дверью и камином из дельфтских изразцов — пока еще пустует, я никак не решусь, устроить ли в ней гостиную или рабочий кабинет мужу. В сущности, положение Гвидо требует того и другого, но время военное и приходится по одежке протягивать ножки. Если я все же остановлюсь на гостиной, не поможете ли Вы мне, душечка тетечка, приобрести практичный персидский ковер, мне мерещится нечто вроде того келима, какой Вы преподнесли Валли к свадьбе.