Как только эти люди убедились в том, что старые книги содержат недостоверную информацию, они осознали
Это позволило им создать новую концепцию – концепцию человеческого прогресса.
По пути к русскому я встречаюсь с фотографом, который будет делать снимки для статьи.
Ясный, солнечный день.
Я сажусь на заднее сиденье его
Библиотека словно призывает перестать беспокоиться об индукции, смотреть на мир, доверяя своим глазам, собирать данные и не бояться ошибаться. Поначалу все ошибаются. Любое знание относительно. Просто нужно продолжать обновлять свои знания – и у вас все получится.
В мире прослеживаются закономерности.
Он подчиняется правилам.
Однажды вы постигнете эти правила и будете управлять миром.
Все это пытается осмыслить мой разум, пока мы едем по сельской местности к северу от Лондона. Поиск фактов. Эффективность и влияние научного метода. Вы пробуете что-то одним образом, потом другим образом, пока не поймете, как это работает. Вы строите систему. Гук изучал под микроскопом клещей и блох, а потом с педантичной точностью зарисовывал увиденное. Харви держал в подвале своего дома жаб, кошек и собак и по вечерам проводил опыты, записывая свои наблюдения и выводы.
Галлей отправился в небольшой немецкий городок и собрал сведения обо всех, кто там жил и умер. Его осенило, что, если получить достаточно демографических данных, можно провести их статистический анализ и вычислить
Научный метод – это наблюдения и эксперименты для объективного познания действительности. Это поиск закономерностей, сбор данных и их использование для прогнозирования будущего. Это – инвестирование в будущее, отстаивание убеждения, что будущее важнее прошлого, потому что ценность вещей, которые вы знаете, всегда меньше ценности вещей, которые вы еще не открыли.
Собственно, это и есть определение прогресса – светской религии современной эпохи. Прогресс создает экономику, которая взрывается подобно Вселенной, ту экономику, которая замечательно работает, пока не достигает пределов возможностей природы. Прогресс, как продемонстрировал нам Джон Кейнс, не признает природу, потому что существует в абстракции. Он основан на данных и инструментах, виртуальных и реальных, с помощью которых можно оперировать полученными данными. Это – страховые полисы, ссуды, акции, облигации, коды; ткацкие станки, фабрики, мельницы, шахты, железные мосты, виадуки, железные дороги, линии электропередач, поршни, двигатели; автомобили, мурлыкающие, как крупные кошки.
Я уже вижу авеню.
И вот он – Истон-Нестон. Памятник контролируемой власти, воплощенной в светлом камне. Большие окна, отражающие белый свет. Я пытаюсь запечатлеть это зрелище в своем сознании.
Фотограф подходит к дому и стучит в дверь, после чего возвращается в машину. Русский выйдет через несколько минут. Он со мной поговорит.
Я подхожу к дому и – вау!
У меня снова неприятно холодеет внутри.
На мгновение накатывают предательские воспоминания: я смотрю на библиотеку Рена, отчаянно пытаясь сформулировать идею своей дипломной работы, но ничего не приходит на ум, потому что он отказывается ясно мыслить. Я иду через внутренний двор, мимо комнат Ньютона, Фрэнсиса Бэкона, Уильяма Харви, Джона Кейнса, к маленькому дворику и поднимаюсь по холодным каменным ступеням, думая о том, что, пожалуй, стоит принять предложение газеты, если еще не слишком поздно.
Журналистика – это все-таки не философия. Я стучусь в дубовую дверь.