В чём дело, Полли?

— Мне больше по душе скитаться туда-сюда, знаете ли. Хватит обо мне.

— Вообще-то, мисс Марш-Грачёва, ты не рассказала мне ничего, что бы я не видела в твоём досье. Но если ты не хочешь, мы не будем продолжать, — натянуто улыбнулась женщина.

— Уж извольте. А что насчёт вас?

Женщина улыбнулась ещё шире. Я как наяву увидела, будто губы расползлись и вышли за пределы лица. Мне стало не по себе, когда она в добавок к этому ещё и заплакала. То есть она всё ещё улыбалась, но теперь из глаз катились грязные от поплывшей туши слёзы. Сказать, что такое сбивает с толку — не сказать ничего.

— Миссис Беккер, всё хорошо?

— Прости, такая пошлость — вот так вот плакать… — Она схватила со стола салфетку и промокнула слёзы — чёрные разводы всё равно остались. — Полли, послушай, раз ты не уехала, когда я этого желала, теперь ты должна остаться до конца. Ты должна пообещать.

— До конца чего? Сезона?

— До самого конца, — растягивая каждый слог, повторила она. — Обещаешь? И ещё… Я должна признаться, что тогда это была я.

— Не понимаю.

— Той ночью я вышла из комнаты и спустилась в подвал. Я услышала, что кто-то проследил за мной и спряталась за лестницей, пока ты осматривала прачечную и бройлерную. Потом ты убежала. А когда я тоже была готова вернуться к себе — загорелся свет, и вы все спустились вниз. Мне пришлось убежать в кухню. Не знаю, кого ты подозревала, но это была я.

Я немного отстранилась, вспоминая ту ночь.

— Зачем вы туда спускались? — совершенно без эмоций спросила я, сдёрнув полотенце с головы и запустив одну руку в волосы.

— Чтобы помочь Мишелю. Но это уже неважно. Просто не забудь про своё обещание.

— Можно один вопрос? Что не так с Мишелем? Что с ним такое?

— О чём ты говоришь? — своим привычным голосом спросила она.

— Вы знаете, о чём.

Она встала из-за стола и отправила наши чашки в раковину. Когда я уже потеряла всякую надежду, что она ещё что-то скажет, Беккер повернулась и тихо проговорила:

— Если бросить хрупкий кувшин на асфальт — кувшин разобьётся вдребезги. Мишель хрупкий, как этот кувшин, но, если бросить на асфальт его — на мелкие кусочки разлетится что угодно, кроме него самого. Думай сама: с ним что-то не так или со всеми нами.

Больше она ничего не сказала. Я тоже. Всё что мне оставалось, всё, что мне хотелось — это доволочиться до кровати.

Войдя в свою спальню, в своё Царство Осколков — мне невозможно захотелось избавиться от разбитого зеркала, которое так и лежало на полу нетронутое. Не хочу, чтобы оно было немым подтверждением последних слов Беккер.

Это завтра, завтра…

Рано утром, ещё до шести, меня разбудил суетливый топот в коридоре. Когда от него не удалось спрятаться под одеялом, я всё-таки протёрла глаза и просунулась в дверь, чтобы выяснить, в чём дело.

Мимо пробежал Питер, потом Аня, потом снова Питер. Дверь комнаты миссис Беккер была распахнута, оттуда тихо доносился голос Мишеля.

Когда Питер промчался мимо моей двери в очередной раз, я сумела ухватить его за рукав пижамы.

— Да что тут происходит?

— Миссис Беккер, она умерла!

Лексон. Юность

То лето выдалось поистине чудесным. Не дождливым и не засушливым. Щедрым на сочные ягоды и душистые травы. Ветер был приветливым и озорным, он прибывал с далёких островов и шептал в ухо сказки о волшебных странах и рассказывал про приключения отчаянных смельчаков. Ночи все были звёздными, бессонными и свежими, как сама юность.

Волнующая юность вырывалась из груди Лексона и не позволяла ему спать ночами. Хмельная, беспечная, она кипела в нём, наполняя сердце мятежностью, а душу нежным трепетом. Днём в нём бурлил интерес ко всему неизведанному, несбыточному и опасному. Он взбирался на верхушки деревьев и крышу — только бы оказаться выше — ещё выше, ещё! Он скитался среди леса с Вороном, купался в озере и никогда не возвращался к обеду.

Ночами же его мысли наполнялись незнакомым пороком, пугающим, но сладким желанием. Хотелось взмывать ввысь, хотелось мчаться в чужие края. Хотелось быть бессмертным и свободным. Хотелось влюбиться… В своё пятнадцатое лето каждый обязан быть влюблённым.

— Я дома!

— Где тебя носило? Уже стемнело, Лекси!

Диана до последнего боролась со сном, ожидая возвращения Лексона за кухонным столом. Вышивка ненадолго заняла её, но вскоре монотонные движения сделали своё дело, и она задремала. Он вернулся через парадную дверь, поэтому не увидел, как она подскочила, услышав его ломающийся хрипловатый голос, к которому всё никак не могла привыкнуть.

— Я был в лесу. Я сооружал там шалаш. Хотел успеть до темна, но не вышло. Зато завтра там можно будет заночевать!

— Как это понимать? Чем тебя не устраивает твоя кровать?

— Диана… — Лексон положил руку на её плечо и шутливо потряс. — Нельзя же вот так прожить всю жизнь, ни разу не заночевав под открытым небом.

— Знаешь, в мире полно бездомных людей, которые могли бы с тобой поспорить.

В ответ юноша только усмехнулся и распахнул холодильник, чтобы выудить остатки смородинового пирога.