В чём дело, Полли?

В этом сне я стояла здесь же, напротив этого же зеркала. Не уверена, что это была именно я, лицо было размыто. Зато точно знаю, что от брови, капая в белоснежную раковину, по лицу стекала тонкая струйка крови. Больно не было, скорее, досадно. И тоскливо. Дальше сон переместил меня в чью-то спальню. Было очень темно, но я ясно видела чьи-то скрюченные руки, нависшие над моей шеей. Самое неприятное в таких снах то, что даже понимая головой всю опасность, ты не можешь убежать или сопротивляться, потому что тело двигается так, словно ты муха, увязшая в тягучем сиропе.

Бран просигналил у ворот прежде, чем мы успели позавтракать. Спасибо Мишелю за такую хорошую организованность. Мы все собрались в вестибюле и стали ждать, когда он спустится. Аня выглядела утончённо в белом приталенном платье и чёрной жилетке. Питер остановился на брюках и серой рубашке. Я убрала волосы в хвост и надела водолазку — ничего необычного. А чтобы выразить скорбь, я накрасила губы красной помадой, надеюсь, миссис Беккер понравился бы такой оттенок.

Мы ждали, что Мишель спустится со второго этажа, но он появился со стороны сада. В его одеянии тоже не было ничего необычного: тёмные джинсы, белая рубашка и собранные волосы, которые всё равно спадали на лицо. В руках он держал огромный букет из лилий.

Мы вышли на улицу. В фильмах и книгах во время похорон часто идёт дождь. Небо серое, играет унылая музыка, а кладбище забито безликими чёрными зонтиками… Но сегодня был яркий, безоблачный день. Такой погожий и светлый, что казалось, будто всё вокруг ненастоящее: пластиковая трава, прожектор вместо солнца и свежевыкрашенное небо — всё это декорации к какой-то сказке. Сказке про прощание.

Бран курил, навалившись на машину. Увидев нас, он что-то проворчал под нос, затоптал сигарету и сел за руль. Мишель выбрал себе место у окошка сзади, поэтому Питер радостно прыгнул на переднее сидение и тут же засыпал несчастного водителя вопросами, самодовольно раскидываясь автомобильными терминами. Аня чуть ущипнула меня за локоть и многозначительно прикусила губу. Я уступила Ане место у другого окна и села между ней и Мишелем. Он всю дорогу смотрел в окно и молчал, поэтому никаких неловкостей не случалось. Если бы ещё этот гигантский букет вмещался на его коленях и не лез мне в лицо….

Мой мальчик, ты не подаёшь вида, но я знаю, что ты всё ещё сердишься на меня из-за того разговора. Какими бы эгоистичными тебе не показались мои слова, я думала лишь о твоём благе. Я боялась… Мой дорогой мальчик, я всё ещё страшно боюсь, что ты сделаешь себя несчастным. Жизнь хрупкая и именно поэтому такая ценная. Почти половину своей жизни я носила траур, я знаю, о чём говорю…

В глубь городка заезжать мы не стали. Кладбище располагалось на окраине и было поделено на историческую и действующую часть вымощенной аллеей. Мы проехали мимо небольшой покосившейся часовни и остановились у одноэтажного здания. «Прощальный дом» — гласила вывеска, возвышавшаяся дугой над вычурными деревянными дверями. Окон там не было. Зато стены были украшены рельефными узорами и полуколоннами.

Мы вышли из машины и зябко поёжились — в таких местах всегда чуть прохладнее. Ни машин, ни других людей на парковке больше не было. Лишь на крыльце нас встречал безликий мужчина в сером костюме и с папкой в руках, вероятно, сотрудник ритуальной службы. Он сразу подошёл к Брану и нерешительно поинтересовался, кто из нас четверых является заказчиком. Бран глухо усмехнулся и назвал этого человека идиотом, после чего отправился протирать фары. Мишель нехотя представился и спросил всё ли готово. Безликий услужливо улыбнулся и заглянул в свою папку.

— Да, всё согласно вашим пожеланиям.

— Мой человек внёс всю сумму?

— Да, мистер Бран вчера всё оплатил, вам не о чем беспокоиться.

Мишель кивнул и пошёл к дверям, забрав лилии с заднего сидения. Безликий, не дождавшись слов благодарности, растеряно окинул нас взглядом и тоже отправился ко входу. Я, Питер и Аня последовали за ним. Там человек быстро скрылся за дверью с табличкой «Служебное помещение», а мы вышли в основной зал. Зал был выкрашен в глубокий синий и увешан блеклыми гобеленами. Задняя часть зала была предназначена для поминальной трапезы, всё остальное должны были занимать гроб и прощающиеся. Должны были, но ни первого, ни второго я не увидела. На небольшом пьедестале стояла скромная фотография миссис Беккер и несколько ваз с цветами. Мишель возложил туда же свой букет и подозвал нас.

— Я… я чего-то не понимаю? — шёпотом спросила я, боясь неведомо кого потревожить.