В чём дело, Полли?

Поужинав наспех сделанными сэндвичами, мы переместились в гостиную. Мишель разжёг камин и сел в кресло. Питер расположился на ковре, протягивая ладони к пламени. Мы с Аней устроились на диване. Повисла тишина. Не такая тишина, когда больше нечего сказать и от этого всем неловко. Наоборот, все молчали, потому что любой звук мог спугнуть призрачное ощущение, что на короткий миг всё стало знакомым и понятным. Всё стало хорошо. На короткий, такой короткий миг.

Потом кто-то шелохнулся. Непроизвольно, тихонечко, еле заметно. Возможно, это даже была я сама. И после этого все звуки мира резко ворвались в комнату. Все вздрогнули, точно услышали тревожное завывание сирены и оживились.

— Когда-то моя семья жила здесь, — заговорила Аня. Она зачарованно смотрела в глубь пламени, словно видела там мелькающие кадры из давно прошедшего детства. — Моя семья потеряла кормильца. Он просто пропал… А мы переехали. Мама много пьёт, всегда много пила, от этого с ней бывает трудно. Пока здоровье позволяло — она работала. Больше не может. Нам пришлось вернуться, в Сайленс Валлей у нас хотя бы есть родственники. Я должна позаботиться о своих братьях и сёстрах. Поэтому я здесь… По этому старому городу гуляют страшные сказки. Я всегда их боялась. И про этот дом тоже есть истории. «Дом из ниоткуда» … Наверное, не очень приятно, когда твоим домом пугают детей? Поначалу мне было страшно работать здесь. Но зато моим братьям и сёстрам не придётся голодать.

Когда она замолчала, я поняла, что всё это время Питер смотрел на неё, не смея дышать. Лицо Питера всегда невероятно преображалось, когда он смотрел на Аню. Может, вот она истина? Все в мире клятвы и признания в любви не стоят ничего, если при взгляде на того самого человека ты не становишься чуточку красивее? Почувствовав, как багровеют щёки, я вытряхнула эти глупости из головы и снова обратилась к самому насущному:

— Мишель, надеюсь, обещание отпереть ту комнату в силе? Сделай это, не то я буду ночевать прямо здесь. Я не шучу.

Он не ответил, потому что не услышал меня. Рассказ Ани, кажется, подействовал на него особенно сильно, и теперь уже он вглядывался в огонь, мучительно выискивая что-то в своей безумной памяти. Все снова ненадолго замолчали, а потом он заговорил. Обрывисто, словно нужные слова находились с трудом.

— Дом всегда принадлежал моей семье, но жить здесь могут не все. Или не все хотят… Надд, мой дедушка, говорил, что в тишине люди сходят с ума, от этого и держатся подальше от таких мест. Но в этом нет ничего мистического и загадочного. Суеверия местных порой усложняли ему жизнь.

Аня внимательно его выслушала, а потом, возражая, покачала головой:

— Нет, дело не в тишине и суевериях. Этот город сложно покинуть. Лес, он прячет город. А этот дом, Мишель… Этот дом окружён лесом со всех сторон.

— А я понял, что твоя семья легко уехала и так же легко вернулась? — хитро прищурился Мишель.

Аня вся покраснела и опустила глаза. Она слишком лёгкая добыча для этого стервятника.

— Так юный Мишель жил здесь со своим дедушкой? А где остальное семейство? — Я отвлекла хищника на себя и сразу же почувствовала злой, обгладывающий до костей, взгляд. Что ж, я знала на что иду.

— Они живут далеко отсюда. Я много лет не общаюсь с ними. Но, полагаю, раз они до сих пор оплачивают содержание этого дома, их дела всё ещё идут хорошо, — ещё хитрее улыбнулся он.

— Вот как? Это очень занимательно. Почему же ты здесь?

— Тебе не надоело, Полли? — почти добродушно рассмеялся Мишель. — Тебе не кажется, что это немного нечестно?

— Что нечестно?

— Без угрызения совести втыкать свои бесконечные вопросы под самые рёбра, а про себя прилежно умалчивать. Может, ты и о себе что-нибудь расскажешь, дорогая Полли?

Я пожала плечами:

— Всю свою жизнь я прожила в Чикаго, штат Иллинойс. Моя мама умерла при родах, а у папы были проблемы с алкоголем. Поэтому, когда мне исполнилось семь, его лишили родительских прав. Меня стала воспитывать бабушка. А когда он встал на ноги и был готов забрать меня домой, он погиб в автокатастрофе. Прямо по дороге ко мне… В доме Нади я росла в атмосфере всепоглощающей ненависти и полного безумия моей дорогой бабули. Нет, серьёзно, она была чокнутой. После совершеннолетия я сбежала оттуда и решила стать нормальным человеком. Нормальным, понимаете? Завести друзей, радоваться хорошей погоде и прочее. Каково же было моё удивление, когда выяснилось, что всё это дерьмо буквально въелось в меня и теперь быть нормальной мне не суждено. Надеюсь, слушать это было так же отвратительно, как и рассказывать.

Лихорадочная дрожь, зародившаяся где-то в груди, распространялась по всему телу. Гнев, жалость к себе и беспомощность смешались в одно чудовищное чувство, от которого у меня начались тахикардия и одышка. Пока я ещё могу стоять на ногах, нужно добраться до комнаты. Нет, ничто не заставит меня остаться сейчас с ними. Ничто, кроме…

— Я тебя так понимаю, — печально протянула Аня. — Правда понимаю.