В дебрях Маньчжурии

Хозяин этого почтенного учреждения суетился тут же. Это был китаец, худой, высокий, с исковерканным безобразным лицом, на котором был всего один глаз, с суровым зверским выражением. Другой глаз и соответствующее ухо отсутствовали; через лоб, шеку и губы проходила глубокая темносиняя борозда, след его темного прошлого, полного убийств и зверских преступлений. В молодости своей это был один из известных хунхузских вождей; теперь же под старость, больной и расслабленный, он принужден был добывать себе пропитание содержанием игорного дома. Угрюмый и молчаливый, он пользовался еще среди таежных бродяг и хунхузов большим влиянием.

Хитрость лисицы, кровожадность волка и многолетняя опытность старого Сун-ли-гоо славились далеко за пределами дремучих лесов Сандахэзы.

– Эй, Иван! – обратился по русски хозяин фанзы к одному из игроков, – тaм тебя зовет кто-то, выйди, посмотри!

Иван, в засаленной ситцевой pyбaxe, игравший в это время в кости, мельком взглянул на старого китайца и продолжал свое дело.

Костяшки подпрыгивали на грязной доске, ударялись друг о друга и закрывались большой рукой бронзового цвета.

Посидев еще немного у игорного стола, или вернее доски, русский вынул из кармана брюк кошелек, достал засаленную трехрублевку и положил ее на доску.

Выйдя из фанзы, он наткнулся на китайца, сравнительно хорошо и чисто одетого. При одном взгляде на него Иван преобразился. Выражение его медно-красного, веснушчатого лица сразу изменилось и из надменного и наглого стало заискивающим и подобострастным.

Это был один из типов, часто встречающихся везде. Спасаясь от справедливой кары закона, люди эти бегут к хунхузам и предлагают им свои услуги. Не имея ничего святого на земле, не веря ни в добpo, ни в зло, руководясь исключительно злою преступною волей, они иногда бывают полезны хунхузам в сношениях с русскими, но, надо отдать справедливость китайским разбойникам, они ненавидят их, как людей, способных на всякое гнусное и позорное дело, ради наживы. Не доверяя им, китайцы их только терпят, когда видят в них хотя малейшую пользу для себя, и при удобном случае убивают. Несмотря на низкую степень нравственности, хунхузы стоят выше этих подонков культурного общества.

– Иди к Ван-фа-тину, Иван, он зовет тебя! – проговорил вполголоса высокий китаец и повернувшись пошел на гору, где разбиты были брезентовые палатки хунхузов.

Ван-фа-тин не только был предводителем нескольких шаек хунхузов, но имел в Контоне дома и лавки. Семья его жила в этом городе и пользовалась почетом и уважением. Кроме того, по праву сильного, он брал дань с нескольких золотых приисков. Размеры взимаемой дани колебались от 3 до 5 % из получаемой прибыли, в зависимости от благоустройства промыслов, и главное, личного усмотрения Ван-Фа-тина. Звероловы этого района также несли страшному вождю хунхузов известную долю своей добычи, а именно: одного соболя из пятнадцати. Многие торговые фирмы и ханшинные заводы платили хунхузам деньги, или давали им одежду, обувь, продукты и в зимнее время принимали их к себе на работы. В свою очередь хунхузский вождь, в силу обычая, установленного веками, нес известные обязанности по отношению к своим клиентам, гарантируя им полную безопасность от нападения других шаек. Этот социальный строй маньчжурской жизни, вылившийся в ненормальные формы гражданственности, существовал уже несколько столетий тому назад, благодаря несовершенству и отсталости всей системы управления этим богатым безлюдным и обширным краем. На опушке дубового леса, среди зеленой листвы кустов и дикого винограда разбросаны были двухскатные палатки хунхузов. Сюда с Ван-Фа-тином пришли его отборные люди, числом около 50. Они расположились около своих палаток, варили обед, курили, играли в свои любимые кости и тихо беседовали. Все это были здоровые, крепкие люди, с суровыми обветренными лицами. Палатка предводителя стояла в стороне. К ней подошли двое русский и китаец; последний проговорил: «Иван здесь!» и остался стоять в почтительной позе, склонив голову.

Иван, маленький тщедушный человек, одетый в грязную ситцевую рубаху, неопределенного цвета, такие же заплатанные брюки и опорки на босую ногу, стоял у входа в палатку, скручивая из газетной бумаги папиросу. Загнув ее «собачьей ножкой», он вынул спички и закурил, пуская едкий корешковый дым.

В это время вышел Ван-фа-тин и, обратившись к китайцу, повелительно произнес: – Ступай!

Хунхуз быстро повернулся и присоединился к своим товарищам, игравшим в кости.