В дельте Лены

Уже почти рассвело, когда другие обитатели хижины улеглись отдыхать. Все ждали, когда старик заберётся на свою койку, и тогда те, у кого не было спальных мест, расстелили свои шкуры на полу. Тут старая леди потушила огонь и, выйдя на улицу, положила несколько досок на дымоход, с помощью которых, конечно, она сохранила в хижине тепло, но в то же время лишила свежего воздуха сорок голых немытых тел всех возрастов, стиснутых на площади где-то четырнадцать на двадцать два фута! Атмосфера стала просто неописуемая… Тем не менее мы все уснули, а утром оказалось, что буря бушует по-прежнему неистово.

Забавно было наблюдать, как туземцы просыпаются и зевают. Многие сцены были такими нелепыми и даже странными, что я не решусь пересказывать их добропорядочным ушам. Все выполнили надлежащее омовение рта, после чего совершили свою религиозную службу перед иконами. Затем один из сыновей принёс железный ковш, полный воды, и полил мне на руки, я умылся и высушился перед огнём. Вскоре был подан завтрак, состоящий из горячего чая, настроганной мороженой рыбы и котелка с варёной рыбой и олениной. Я заметил, что у каждого из присутствующих был свой отдельный маленький котелок с чаем и рыбой. Дети вели себя прилично, мать готовила горячие блюда, а муж строгал мороженую рыбу охотничьим ножом. И вот благородная бережливость: то, что остаётся от рыбы, когда её остругают до костей, неизменно отдаётся женщине, в то время как его светлость ест хорошие жирные ломтики, а то немногое, что остаётся, делятся между женщинами и детьми. Точно так же, когда варёная рыба съедена, а кости обглоданы дочиста, женщина и дети снова начинают их обсасывать, что редко бывает прибыльным предприятием; и, если каким-то неожиданным образом в хижине окажется всего вдоволь, тогда бедные старые слепые мама и бабушка, которые живут за камином, могут надеяться обглодать косточки первыми, но не раньше. Здесь, как и во всех варварских странах: женщина – рабыня мужчины; она выполняет всю домашнюю работу, носит дрова, шьёт и чинит одежду, выделывает шкуры, помогает в перевозке рыбы и дичи, а также в изготовлении и ремонте сетей, помимо того, что рожает и воспитывает детей.

Погода была такой ужасной, что я стал опасаться за моего посыльного, который поехал за ружьём и бумагами, как было договорено. Ожидая его возвращения, я расспрашивал местных жителей об их местности, её жителях, какая водится дичь и т.д. Оказалось, что первым нашёл ружьё старший сын Константина, он и отдал его старосте деревни на хранение. Я сделал его рисунок, к большому удивлению и восторгу сына; а затем, чтобы я ещё лучше опознал ружьё, он вырезал из палки спиральную стружку, чтобы изобразить пружину, которая установлена под стволом винчестера, и показал мне, как он отвинтил колпачок, и пружина выскочила из трубки. Теперь туземцы хорошо уяснили, что я ищу группу из двенадцати людей, которые, по всей вероятности, уже умерли от холода и голода; и именно здесь они спросили меня, почему Делонг и его люди не пришли в их деревню, ведь её можно было увидеть с протоки невооружённым глазом и очень ясно с помощью «стёкол» – туземцы показали, что они имеют в виду, глядя сквозь кулаки, как в бинокли. Тут Константин рассказал мне о том, что примерно в шестнадцати верстах к западу от Уэс-Тёрдюна, где разбили лагерь Делонг и его спутники, на противоположной стороне реки[73], которая в этом месте имеет около тысячи ярдов в ширину и пять или шесть саженей в глубину, были заготовлены и хранились в лабазе на столбах двадцать три оленьих головы. Тем не менее, без возможности пересечь протоку, – их попытки переправиться оказались безуспешными, – сомнительно, что они увидели этот склад, потому что, как мне сказали, он был едва виден на горизонте. И даже если бы Делонг действительно разглядел его, после неоднократных разочарований, с которыми он столкнулся, находя на своём пути пустующие хижины, он вряд ли посчитал оправданным проехать двенадцать миль, чтобы изучить природу некого объекта, который к тому же издалека выглядел как обычный холмик земли, не говоря уже о быстрой реке, через которую надо было переправляться.