В дельте Лены

Женщины сшили мне пару большой тёплой обуви из оленьей шкуры, так как ноги были слишком воспалены и опухли, чтобы я мог снова надеть мокасины. Я также зафрахтовал новую куртку из оленьей кожи и штаны, что существенно улучшило моё удобство в дороге, нанял три собачьи упряжки с погонщиками и договорился о поставке рыбы на десять дней. Утром я, прихрамывая, пошёл к саням и наблюдал за подсчётом и погрузкой рыбы для нашего путешествия, не больше доверяя честности туземцев из-за обмана Василия и Константина. Затем я вернулся в хижину, оделся в свои меха, попрощался с приветливой хозяйкой и соседями и отправился в путь на трёх санях, управляемых Иннокентием, Константином и Кириком. Старый Василий, с благодарностью освобождённый от своих обязанностей, отправился домой.

Погода была благоприятной, собаки свежими и сильными, и с лёгким попутным ветерком мы ехали довольно быстро. Вскоре мы миновали небольшое кладбище, на котором было около сорока могил с крестами и к сумеркам прибыли в Белёх. Здесь мы разместились в той хижине, которая приютила Делонга и его людей. Я нашёл в пепле лезвие ножа, несколько бутылочных осколков и другие мелкие предметы, свидетельствующие об их присутствии. Хижина была частично засыпана снегом, туземцы её расчистили, и, разведя огонь, приготовили ужин из рыбы, затем мы легли спать и на следующее утро выехали пораньше. Я прочитал и объяснил своим сопровождающим, что говорилось в первой записке, что к северу на берегу океана мы найдём склад, над которым в качестве ориентира установлен большой столб; туземцы очень удивились, что, ещё не побывав там, я уже мог знать об этом.

Следуя по восточному берегу реки на север, мы, наконец, наткнулись на тяжёлый зелёный океанский лёд, и туземцы, показывая руками волнение моря, закричали: «Мус байхал!» и протянули мне кусок льда, чтобы я попробовал, говоря: «Туус, туус!» (соль, соль). Затем мы повернул на восток и, проехали почти час, пока я, наконец, не заметил высокий флагшток и указал на него туземцам, которые едва могли сдержать своё любопытство, желая увидеть, что там спрятано. Добравшись до склада, я открыл его, а извлёк всё, что в нём было, к удивлению, и восторгу моих проводников, которые никогда раньше не видели столько ценностей в одной месте, и которые были особенно взволнованы двумя ружьями. Я погрузил всё на сани, кроме длинного тяжёлого рулевого весла, и оставил стоять флагшток. Лодки нигде не было видно, хотя я внимательно искал её на берегу; но так как он был весь забит льдом, то я пришёл к выводу, что она была раздавлена или, возможно, занесена снегом. На самом деле искать лодку уже не имело смысла, поскольку склад был найден, но тогда я хотел удалить все следы их высадки, чтобы не вводить будущие поисковые отряды в заблуждение и задерживать их продвижение. По этой причине я забрал все старые спальные мешки, одежду и т.п. с намерением уничтожить то, что было непригодно, а остальное отдать туземцам в деревне на хранение.

Я вернулся в Белёх, вполне удовлетворённый своей работой, и, поужинав горячим чаем и варёной рыбой, заснул в надежде на то, что завтра мы проедем до самого Осохтоха. Я крепко спал на ложе из мягкого снега в своём спальнике, и когда наступило утро, был готов немедленно ехать. Моя новая меховая обувь была мягкая и тёплая, ноги быстро заживали, а язвы подсыхали, за исключением тех мест, где в раны попала оленья шерсть. Тут я заметил, что туземцы о чём-то тайно совещаются, а когда я был готов ехать и сказал им, что мы отправляемся, обозначив курс, которым мы будем следовать, они тут же отказались идти. «Почему нет?», – спросил я. «Там нет еды», – был ответ. Это меня ошарашило, потому что я собственными глазами видел, как на сани грузили десятидневный запас рыбы. Старый Константин и раньше попадал в передряги подобного рода и теперь быстренько протиснулся мимо меня к двери хижины. Я заметил его движение и, схватив полено, принялся колотить Иннокентия и сына старосты. Первый был большим, степенным человеком и не привык к такому обращению, но, когда на него посыпались удары, поспешил унести ноги, чуть не сбив меня с ног по пути к выходу. Я быстро последовал за ними с ружьём в руках, крича: «Винтовка, винтовка!», опасаясь, что они могут совсем бросить меня. Старый Константин, очень довольный тем, что избежал наказания, стоял поодаль и от души смеялся над поражением своих товарищей. Иннокентий был угрюм, страдая как морально, так и телом, и ему не нравилось веселье, которое он доставил Константину; в то время как Кирик, младший сын старосты, стоял, растирая в смятении ту свою часть, которую он представил мне в качестве мишени, когда выбегал из хижины на четвереньках. Я подозвал их, но так как Иннокентий не проявил желание повиноваться, я поднял ружьё и выстрелил, как и раньше, в воздух. Это произвело точно такой же эффект. Все трое упали на колени и быстро начали креститься. Старый Томат укрылся за Иннокентием и подло соврал, сказав, что «Иннокентий украл рыбу, не я, я ничего не знал!».