В дельте Лены

На следующий день рано утром я прошёл по деревне, но не смог раздобыть оленью упряжку, как мне удавалось раньше, поэтому надо было опять прибегнуть к помощи наших собак, подкреплённых несколькими новыми из деревни. Теперь перед нами лежала сравнительно хорошая дорога, проложенная множеством людей, которые путешествовали по берегам реки, весь путь был обозначено вешками и ветками, установленными друг от друга в пределах видимости. Прибыв в Бурулах, олений стан, я отпустил Георгия и Фаддея, отдав им весь чай и всякую мелочь, которой я мог поделиться, вместе с заверением, что им будет должным образом заплачено за ценные услуги, которые они мне оказали. После нашего расставания они отдохнули и невозмутимо отправились в обратный путь до Северного Булуна.

Бурулах – первая казённая оленья станция на этой дороге, сюда постоянно прибывают собачьи и оленьи упряжки. Чтобы защитить оленей, которых отпускают бродить по лесу и питаться мхом, которого много в этих местах, собак содержат в нескольких больших загонах с высоким забором. Владелец станции пожаловался мне на большие потери оленей от волков в этой местности, и потому у него были некоторые трудности с тем, чтобы собрать достаточно животных, чтобы перевезти меня с вещами в Булун. Проведя здесь ночь, включая ужин и завтрак из варёной оленины, которая в лучшем случае намного хуже, чем очень плохая баранина, я наблюдал за тем, как составляются мои упряжки. Первым по порядку шёл ведущий погонщик с двумя оленями, запряжёнными в ряд в сани, к которым сзади была привязана моя упряжка. Следующим шёл Константин со своим собственным оленем, его сани были нагружены частью моих вещей; затем следовал погонщик, который, как и первый, вёл две упряжки, по два оленя в каждой, они везли остальной груз, и, наконец, сзади шли две запасные упряжки, всего шестнадцать оленей.

Из этого читатель может хотя бы в общих чертах оценить сложности путешествий по Сибири, даже если оно происходит в самых благоприятных условиях.

Одна упряжка оленей должна перевозить не более пяти пудов, или двести фунтов, или одного пассажира, чей ящик с провизией, не превышающий тот же вес, требует второй упряжки, а его погонщик должен иметь ещё третью, так что один путешественник для своей перевозки должен иметь шесть оленей. Ящик с провизией является необходимой частью его снаряжения, поскольку он не может рассчитывать на обеспечение какой-либо едой в пути. Так что он должен принять меры предосторожности, купив и забив оленя для собственного употребления. Поскольку это далеко от моря, рыбы нельзя купить сколько хочешь, а о хлебе или муке к северу от Верхоянска не может быть и речи. Правда, торговцы и купцы привозят ржаные сухари, но население употребляет их очень экономно, а в основном едят оленину, рыбу и говядину; в то время как к югу от Якутска чёрный хлеб уже буквально основа жизни; а среди туземцев между Верхоянском и Якутском основным продуктом питания является топлёное молоко, загущённое ржаной мукой, хотя, конечно, оленина и говядина, когда их можно достать, – как, впрочем, и мясо любой лошади, даже умершей от болезни или убитой, – всё это съедается с хорошим аппетитом.

Мы выехали из Бурулаха пораньше, и я надеялся добраться до Булуна за десять часов, как легко делал раньше. Снег, правда, был теперь глубже, но у меня было много оленей и два хороших проводника. И всё же весьма скоро я понял, что сложность путешествия пропорциональна количеству упряжек. Ибо, если первые сани ехали медленно, вторые обязательно наезжали на них и опрокидывались, и это случалось с удручающим постоянством. Также, когда проводники сбились с пути (а у кого был проводник, с которым это не случалось?), мы снова пересекли реку в поисках дороги, которую так и не смогли найти, и потому часть пути пробирались по нагромождению торосов в русле реки обратно на западный берег. Время шло, погода становился всё холоднее и ветренее, и всё, что нам оставалось, – это просто держаться намеченного пути. Тут я обнаружил, что я почему-то мёрзну сильнее, чем обычно. Я не мог понять почему, ведь я был хорошо накормлен и отдыхал последние двое суток… И вдруг мне пришло в голову, что то, что в Кумах-Сурте я отпарил и удалил струпья со ступней и ног, как раз и привело с моей повышенной чувствительности к холоду. И это была единственная причина, которую я мог придумать. Туземцы тоже жаловались на ужасный холод и, ещё раз попетляв среди торосов, пересекли реку и остановились у хижины на восточном берегу. Здесь мы отдохнули и согрелись, а затем снова перешли на другую сторону и, преодолев густо поросший лесом склон, приехали в дикое, романтичное место в лесу, где стояло несколько хижин. Мы остановились в одной из них и заварили горячий чай, а туземцы наелись мороженой рыбы, к которой я не притронулся. Хотя я был еле жив от холода и усталости, мне очень хотелось поскорее ехать дальше, и я без околичностей упрекнул проводников за то, что они съехали с дороги и теперь бездельничают в тепле.