В дельте Лены

4 декабря, воскресенье. – Ехали днём и ночью, прибыв в час ночи на первую станцию. Здесь меня ждали две записки от Даненхауэра, в которых говорилось, что он купил здесь оленину и замороженное молоко. Мы сменили упряжки и погонщиков и снова отправились в путь. Перед отъездом со станции поужинали олениной, поджаренной на углях, и супом с лапшой. Ипатьев был настолько предусмотрителен, что имел для нашего путешествия запас лапши. Сделали шестьдесят вёрст, а затем, после остановки у балагана, ещё шестьдесят, и, наконец, остановились в пять часов, сделав сто сорок вёрст с четырёх часов утра до пяти вечера.

5 декабря. – Проехали десять вёрст; остановились, чтобы дать отдых оленям и пообедать, а затем снова до следующей станций, и ещё восемьдесят вёрст добавилось к нашему списку расстояний. С полудня перед нами было восемьдесят вёрст до пункта, который находится в двухстах двадцати верстах от Верхоянска. С остановкой в восемь вечера на чай преодолели эти восемьдесят вёрст за шесть часов с четвертью.

6 декабря. – Остановились в три часа ночи, имея на своём счету шестьдесят вёрст за пять с четвертью часов. Снова обморозил левую ногу, и она вся кровоточит. Холодно!! Термометр Ипатьева показывает –45° по Реомюру[86]. Проехали шестьдесят вёрст и выпили ещё чаю. Снова в путь, оставалось пройти всего тридцать вёрст, и мы преодолели их к шести часам вечера.

Девятьсот вёрст за пять дней и восемнадцать часов. Прекрасный результат! Но мы путешествовали день и ночь и ни разу не ночевали в хижине или станции. Во время наших остановок у меня было несколько интересных бесед с Ипатьевым, русским, родившимся в Якутске, общительным, умным и вообще хорошим малым. У него было много курьёзных вопросов, касающихся Америки, «Великой Республики» и её конституции. Он живёт надеждой, что в России когда-нибудь появится конституция, и многие несчастные будут тем самым спасены от ссылок. У него нет веры преступникам, он полагает, и справедливо, что они должны наказываться. Он рассказал мне всё об убийстве президента Гарфилда[87], но сказал, что его ударили ножом, и сделал вывод, что слишком много свободы – это смерть как президентов, так и царей; а республика не может быть идеальной, иначе мы бы не убили нашего президента. Он искренний православный верующий, но имеет странные взгляды на религию; человек, родившийся русским и воспитанный православной церковью, не имеет права менять свои религиозные убеждения или саму религию, которой принадлежит, а те люди, которые это делают, по его мнению, заслуживают ссылки. Человек, родившийся и получивший образование католика или лютеранина (никакой другой протестантской веры он не знал), может, однако, сохранять свою религию и быть верным своему государству, но ему кажется невозможным, чтобы русский мог отказаться от национальной религии и при этом оставаться верным своей стране. Он очень интересуется нашими законами о браках и разводах и, в частности, поинтересовался, необходимо ли проводить как гражданскую, так и религиозную церемонию; он был несколько удивлён, когда я сообщил ему, что каждая имеет одинаковую юридическую силу, хотя некоторые американцы, для полной уверенности, женятся трижды: один раз с помощью государственного служащего и дважды с помощью священнослужителей разных конфессий. Что касается развода, то это чисто гражданский процесс, и брак можно прекратить только по уважительной причине. У него было очень ошибочное представление в этом вопросе, каким-то образом он пришёл к выводу, что мужчины и женщины в Америке вступают в брак и разводятся по собственному желанию. Я прямо сказал ему, что Сибирь – это единственная страна, в которой я когда-либо был, где у каждого мужчины была семья, но лишь у немногих были жёны. Возможно, это слишком сильно сказано, но по всей Восточной Сибири я нашёл столько же мужчин с сожительницами, сколько и с жёнами, и, более того, много раз встречал этих сожительниц в домах, где они свободно общались с жёнами, и это казалось нормальным.