В День Победы

— Ну, идите же! — сказала Аня умоляюще, обращаясь к одному ему, и Миша ощутил меж собой и ею то, что называют родственностью душ, то, что рождается между мужчиной и женщиной по каким-то капризным законам, и понял, что ей без него тоже будет очень плохо.

«Ах, скотина!» — опять подумал он с яростью об отце ребенка и на глазах молодой матери изменился в лице.

— Да, нам пора, — сказал он, беря себя в руки. — Прощайте. Сейчас, Кэт. Только не дергай меня.

— Нет, ты можешь оставаться, — произнесла Кэт со злой улыбкой. — Я поеду одна. Дай мне билет.

Покрываясь пунцовыми пятнами, она протянула руку и отступила по направлению к выходу на перрон, где еще ждала загородная электричка, к которой уже никто из пассажиров не подходил.

Петухов порылся в карманах, достал оба билета и протянул ей.

— Извини, Кэт, — произнес он. — Я хочу проводить Аню.

— Ты сошел с ума! — воскликнула она со слезами на глазах. — Ты всегда был сумасшедший!

— Иди, — сказал ей Миша, подбадривая взглядом с отчаянием глядевшую на него Аню и страдая от жалости к Кэт.

Пассажиры, не все понимая, с любопытством посматривали на молодых людей. Кэт неожиданно закусила губу, побледнела, сорвалась с места и кинулась на перрон. Было видно, что она вбежала в электричку как раз перед тем, как двери закрылись.

— Дай я подержу Колю, — сказал он молодой матери, от волнения переходя на «ты».

Она безропотно передала ему ребенка, отвернулась и стала вытирать глаза.

— Я провожу тебя до места, — сказал Петухов. — Но у меня нет денег. Время у меня есть. Времени сколько угодно.

— Хорошо, — прошептала Аня, всхлипывая.

Повести

Венька

1

Четверо ребятишек росло у Чикуновых. Старшего звали Вениамином; к началу войны ему исполнилось десять лет. Были еще два мальчугана и девочка. Плохо, неспокойно жилось им при отце, а теперь, когда мать, получив на отца похоронку, начала куда-то уходить из дому, детям стало еще хуже.

Братцы были совсем малы: ползали еще под стол, а одного мать пока не отняла от груди. Девочка помнила отца, но чуть-чуть. Вениамин родителя не почитал и при случае всем говорил, что никакой отец ему не нужен. Но он любил свою мать, хотя разозлился бы, наверное, услышь, что такое чувство называется «горячей сыновней любовью». Но так в действительности было: любил и жалел, несмотря ни на что…

Удивительная была у Вениамина мать. С каким-то особым, незлобивым характером. Прибьет ее, к примеру, отец, вытрет она слезы и смеется как дурочка. И что Вениамина сильно удивляло, всегда оправдывала она отца:

— Постарше он меня, вот и ревнует. Лиха еще много хватил, без родителей вырос. На мне, знаешь, как чудно́ женился? В домработницах я жила у одних, малограмотная, деревенская, тоже сирота. Хозяин потихоньку от своей жены меня домогался, любви, значит, просил. Вот я раз и пожаловалась твоему отцу, он к ним трубы ходил чинить.

— Ну и что? — поинтересовался Вениамин.

— А защитил. Потом увел и женился. Хоть ты, говорит хозяину, и пупок какой-то там, а ноздри я тебе вполне могу вывернуть наизнанку.

— Чего ж он женился, когда старый?

Мать снова посмеялась, затем произнесла строго:

— Он не очень старый. Не твое, в общем, дело, сынок.

В отношениях между родителями нелегко было разобраться. Думал Вениамин, морщил лоб, даже заболела голова. Впрочем, поступки папаши говорили сами за себя, и тот не заслуживал уважения сына. При неприличных семейных сценах Вениамин кидался на отца как маленькая собачонка. Он защищал мать и свое благополучие в семье. Отца же отвергал…

Отец был чудаковат. В чем-то даже смешной. Двигался будто с аршином внутри, выражался длительно и нудно. А временами становился жалок. Он клял себя и унижал, ударяя кулаком в грудь; затем этот кулак использовал для расправы, и случалось, задевал мать сильнее обычного, так что у нее оставались жаркие фиолетовые синяки под глазами. Рука у отца была тяжелая, двинуть он мог как следует и мужику, хотя ростом был невелик. В последнее время он очень исхудал, высох лицом, ходил небритый, глаза выражали душевную грубость и подозрительность. Подвыпивший отец стремился побить старшего мальчишку, только мать вставала на защиту. «Вырасту, стану сильный, вот тогда и убью его», — думал Вениамин. А отец накануне войны удалился куда-то, что, по мнению мальчишки, было очень даже неплохо. Уйти-то он ушел, но продолжал наведываться, являлся замотанный мятым шарфом, в руке держал хозяйственную сумку.