В долине Аргуна

Открыв дверь. Тумиша остолбенела: навстречу ей из кресла поднялся человек. Он был невысок, толстоват, с короткой окладистой бородой и в больших темных очках.

— Вы директор Дома культуры? — спросил он глухим голосом. — Очень рад. Я гроссмейстер Эдвард Туфель.

— Позвольте, — оторопела Тумиша, — откуда вы взялись?

— Как откуда? — усмехнулся человек. — Вы же меня приглашали. Вон и афишка висит у входа.

— Да, но…

— Никаких «да» и никаких «но». Время не ждет. Я и так изрядно опоздал. Проводите меня на сцену. Я надеюсь, вы тоже будете на сцене.

— Да, конечно, — растерянно проговорила Тумиша, ничего не понимая в происходящем. — А демонстрационная доска вам нужна?

— Демонстрационная доска? — гроссмейстер задумался. — Ах, доска! Разумеется! Как же я могу обойтись без доски? Даже смешно!

Как только высокий гость в сопровождении завклубом вышел на сцену, зал снова разразился возгласами ликования и аплодисментами. Мать-одиночка подбросила к люстре своего обилеченного младенца, отчего тот проснулся.

Гроссмейстер и Тумиша сели за стол. Дождавшись тишины, Тумиша поднялась и торжественно сказала:

— Товарищи! Поступило предложение избрать президиум…

— Ура! — тотчас отозвался зал.

— Что это вы придумали? — с тревогой спросил гроссмейстер. — Зачем президиум?.. Впрочем, пусть. Ко только я хочу, чтобы они не поднимались сюда, а остались там, внизу.

Из зала неслись голоса:

— Хамида!..

— Хазу!..

— Солта!..

Избрали пять человек, в том числе Хазу — мать с ребенком. Все избранные встали со своих мест и направились на сцену. Хамид тоже пересадил толстую кассиршу на колени соседу, поднялся и зашагал по проходу между рядами.

— Товарищи! — возвысила голос Тумиша. — Гроссмейстер просит выбранных оставаться на своих местах. Обилие людей на сцене будет ему мешать.

Все нехотя вернулись назад, и только Хаза, словно просьба гроссмейстера к ней не относилась, поднялась на сцену и уселась со своим обилеченным младенцем за стол. Никто не решился сказать ей ни слова.

На сцену вынесли демонстрационную доску. На ней почему-то были расставлены только белые фигуры. Зал это озадачило, но гроссмейстера ничуть не смутило. Однако когда доску поставили так, что она загородила выход со сцены, то маэстро не остался к этому равнодушным. Он подошел к доске и, словно испытывая ее прочность, постучал по ней согнутым пальцем, прислушиваясь к издаваемому звуку. Звук, видимо, не понравился, внушал сомнение. Тогда гроссмейстер сам, без посторонней помощи, передвинул доску так, как ему хотелось: чтобы она не загораживала выход со сцены.

Не торопясь, проделав все это под восхищенными взглядами публики, гроссмейстер наконец подошел к небольшой фанерной трибунке, откашлялся и начал:

— Прежде чем поделиться с вами своими соображениями о предстоящем матче, я считаю своим долгом рассказать вам об успехах нашего хоккея. Без этого картина приближающейся шахматной баталии была бы неполной, а прогнозы относительно исхода баталии — неосновательными.

Итак, несколько слов о лучшем в мире советском хоккее… Старшинов, Харламов, Михайлов, Лутченко и многие другие — эти имена знают сейчас всюду. Рагулин весит сто десять килограмм, и это еще никому не удалось опровергнуть. А знаменитый Фирсовский щелчок! Мы были одиннадцать раз чемпионами мира!.. Как же после этого можно сомневаться в исходе матча Спасский — Фишер! Вспомним умопомрачительные успехи наших фигуристов. Роднина и Уланов, Пахомова и Горшков, Смирнова и Сурайкин, не сбрасывайте также со счета Сергея Четверухина — это же грандиозно! Когда видишь хотя бы прыжок в два с половиной оборота Ирины Родниной, то отпадают всякие сомнения относительно исхода матча Ставский — Фишер!

— Спасский! — прошептал в зловещей тишине робкий голос.

— Спасский! — прошептал в жуткой тишине робкий голос.

Гроссмейстер подскочил от злости.

— Прошу человека, который мне все время мешает, выйти вон! Иначе я прекращаю лекцию.

В зале начались перешептывания, все оглядывались, ища нарушителя спокойствия, недоумевали.

— Не сердитесь, товарищ гроссмейстер, — вдруг виноватым голосом сказала Хаза, — это мой Османчик вас поправил.

— Какой Османчик?

— Да вот он. — женщина протянула на руках запеленатого ребенка. — Извините его, он еще маленький, семи месяцев нет…

— А уже шахматами интересуется?

— Кругом все говорят, вот он и усвоил. Шустрый такой…

— Феноменально! — вытаращил глаза гроссмейстер.

— Можно вопрос? — раздался отроческий голос из зала.

— Вообще-то, товарищи, — помялся гроссмейстер, — я попрошу вас задавать вопросы в письменной форме, после лекции я на них отвечу. Но раз уж тут произошла заминка, то в виде исключения первый вопрос можете задать устно.

— Маэстро, какой у вас коэффициент Эло?[1] — спросил подпасок Алви.

В это время к трибунке со стаканом воды подошла Тумиша.

— Ты что, до сих пор не узнала меня? — тихо спросил ее лектор. — Это я, Жума, твой супруг перед аллахом.

— Ах! — Тумиша выронила стакан.

— Операция затягивается. И я лично прибыл сюда, чтобы обеспечить нашим людям еще тридцать — сорок минут спокойной работы дополнительно.