В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Когда у нас родилась дочь, появилась прямая необходимость заводить коляску, одеяльце, распашонки… и детские песни.

Начав сочинять их “для дома”, я больше никогда уже не бросала музыки для детей. С ростом дочки взрослели и песни. От “Тик-так” до “Мы советской страны пионеры”, “Мы верны пионерскому знамени”; сначала дошкольные, потом школьные, спортивные песни.

Но где же удивительный мир вещей, людей, птиц, деревьев, морей, чувств, познавания жизни? И я всегда сочиняла песни и об этом, циклы, миниатюры. Пищу для этих сочинений давали Маршак, Чуковский, Барто, Милн, Овсей Дриз, английские, американские, румынские, испанские, норвежские народные песни.

Взрослые редко задумываются над тем, что чувствует ребенок, когда он каждый день видит новое. Первый поезд, звезды, кошку, самолет. И как часто ребенок любит не завершенную, прекрасную игрушку, а гвоздь, пробку, коробочку, палку. И как он дополняет своей фантазией весь этот бедный набор, ему это гораздо интереснее. Он активен в своем воображении, и как часто взрослые прерывают ход мыслей ребенка, который творит свою волшебную страну, а ему надо достроить ее. Получается конфликт, сражающий мечту, возникает внутренний накал сопротивления, и ребенок остается непонятым. Становится скрытным, заводит свои секреты, а потом преподносит родителям неожиданные черты характера.

В эти годы, увлекаясь детской музыкой, я написала: “Как у наших ворот за горою жил да был бутерброд с ветчиною” на стихи Корнея Ивановича Чуковского. Написала цикл на чудесные, короткие, предельно выразительные стихи С. Я. Маршака “Двенадцать месяцев”. Я еще не была тогда знакома с ним, но потом, когда мне приходилось видеться с ним в его доме, то, пробыв там несколько часов, я уходила, будто бы окончив университет.

С конкурсами на лучшую детскую песню мне не везло. Моя песня “Тик-так” не прошла даже на третий тур, “Тихий час” был отвергнут, даже не попав на прослушивание. Впоследствии я узнала, что комиссия сочла эти песни не детскими, трудными для детского восприятия.

Жизнь несколько опрокинула эти представления о скудости возможностей духовного мира детей…»

Спор о творчестве для детей мама вела десятилетиями, и только, может быть, в последние десять лет, когда сама жизнь доказала ее правоту, ей стали глубоко безразличны мелкие буквалистские сражения вокруг каждой ноты, написанной для детей, да они и прекратились.

Автор большого количества произведений для детей и о детях, мама всю жизнь отстаивала настоящую, без сюсюканья, не облегченную музыку для них. Она воевала за это не только в своем творчестве, давая наглядные примеры полной доступности, не прибегая к «педагогическому» упрощенчеству, считая, что детям по плечу самые высокие достижения музыкального искусства в области гармонии, полифонии, мелодии. Помню постоянную мамину войну с редакторами ее собственных сочинений, когда приходилось из-за некоего диеза или бемоля вступать в жаркие споры. В особенности страдала мама в первые годы после смерти папы, когда многим еще надо было доказывать свою композиторскую состоятельность и музыкальные редакторы вели себя с ней весьма авторитарно. Но и дети, и известнейшие взрослые исполнители пели ее сочинения для детей с таким удовольствием и так уверенно доказывали, что не нуждаются в скидках, что мало-помалу стала приходить и слава, и признание, и редакторы уже не вычеркивали неожиданный для них диез, а восторгались им.

Однако так называемые детские композиторы, специализировавшиеся только на детской музыке, вели с мамой упорную позиционную борьбу. Вера Герчик, Тамара Попатенко и другие, совсем уж никому не известные радетели за детей на заседаниях детской секции Союза композиторов постоянно советовали маме писать проще, доступнее, утверждая, что дети, мол, никогда такого не споют и так далее. Мама считала по-другому:

«Интересно отметить, что современные дети легко и сразу воспринимают музыку Прокофьева и Шостаковича, в то время как в моем детстве эта музыка показалась бы непонятной.

Значит, происходят какие-то процессы в самом времени. Зачем же замедлять процесс восприятия? Значит, дело не в интервалах, а в правдивости и интересности образа.

Мне довелось слушать детские хоровые коллективы в Эстонии, Венгрии: туда приезжали хоры из Лейпцига, дети от восьми до двенадцати лет великолепно пели многоголосые хоралы Баха, современную музыку с очень сложными модуляциями; это было даже удивительно и очень радостно. Что же? Наши дети менее музыкальны или менее податливы? Ничего подобного. Дело в том, что засилие массового пения заслоняет более серьезные задачи музыкального восприятия».

Мамина слава начинала быть настолько убедительной, что ее даже выбрали однажды председателем детской секции. Это был год войны с коллегами, отнявший у нее много нервов и сил и, конечно, не принесший никаких плодов.