В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

Если говорить о музыке прошлого, то здесь мы сталкиваемся с многочисленными трудами о ней и можем приобщиться к высказываниям об этом роде искусства, и даже, не стесняясь, повторить ранее высказанные мысли о том или ином композиторе. Что же касается ныне здравствующих, о которых еще нет литературы, мы не можем брать на себя ответственность угадывать степень их талантливости, значимости. Это очень трудно, а, главное, беспокойно и рискованно. Кто знает, к чему может привести своя мысль? Вдруг она в скором будущем разойдется с мнением вышестоящих, вышесидящих, вышевисящих (на волоске) товарищей? Не оберешься неприятностей! А ну их!

Я вношу предложение: назначать наши собрания в те же дни и часы, когда собираются композиторы, предусмотреть разные помещения, чтобы не столкнуться с ними, а то еще заставят слушать их музыку!..

Кто за это предложение?

(Все)».

Осталась ненаписанной (может быть, и задумывалась только как перечисление действующих лиц) пьеса «Монологи».

Действующие лица:

15 Генеральных секретарей

10 председателей секций

20 секретарш

12 домов творчества

400 штатных служащих-помощников

5 композиторов

2 музыковеда

«Председателем Оргкомитета Союза композиторов был Арам Ильич Хачатурян. Первые встречи с Хачатуряном и дружба с ним увлекли нас. Он был тогда в расцвете своего таланта. Жил Арам Ильич этажом выше, и мы слышали все его новые сочинения, знали наизусть каждую строку, очень любили его музыку и его успех принимали как свой.

Свежие интонации, темперамент, сочность его музыкального языка буквально украшали жизнь, его концерты были праздником. Мы ходили на репетиции, концерты, наслаждаясь нарядностью, своеобразием ритмики, особым ароматом облачения армянского фольклора в европейский наряд.

Араму нравилось наше преклонение перед его музыкой. Его слава быстро росла. Он постепенно стал обрастать орденами, званиями, премиями. Наша дружба длилась около десяти лет. Мы были неразлучны, встречались каждый день, но надо сказать прямо, что заинтересованность носила односторонний характер. Мы постоянно интересовались его творчеством, жизнью, радовались его стремительному взлету.

Но однажды, когда мы чистосердечно, не задумываясь о разнице в славе, как обычно, спросили, где же мы будем отдыхать летом, он дал нам понять, что теперь нам уже не по пути и чтобы мы сами устраивали свой отдых, потому что у него теперь такие возможности, которые нам не по плечу.

Это заявление было первым ударом по нашей дружбе.

А за ним посыпались следующие несправедливые толчки против нашего представления о дружбе, мы перестали разговаривать друг с другом и перешли на переписку. Письма эти сохранились, и время нас рассудит.

Много тяжелого пришлось нам пережить. Николай Карпович заболел. Но музыку Арама Ильича мы по-прежнему любили, и когда я слушала его фортепианный концерт, вторая часть вызывала у меня слезы, я плакала чуть ли не навзрыд. Очень трогала меня армянская интонация, которая окружала меня тогда со всех сторон.

Совсем в другой манере использовал армянский фольклор Чемберджи. Его симфония “Армения”, Танцевальные сюиты, романсы в сопровождении квартета были больше от музыки Спендиарова, его родного дяди, у которого он провел свое детство, и были пропитаны влиянием друзей Александра Афанасьевича – Римского-Корсакова, Блуменфельда, Аренского, Комитаса.

Исключительная скромность Чемберджи, отсутствие честолюбия привели к тому, что его произведения исполнялись сравнительно редко и не входили в раз и навсегда установившуюся обойму фамилий главных композиторов.

В мои сочинения (тоже) проникали наиболее близкие мне по духу народные интонации. Особенно я любила сборник крымских напевов, потрепанный, старенький, без обложки и нескольких первых и последних страниц. Для меня сборник был неисчерпаемым источником разнообразных настроений, мыслей, извилистых ритмических линий.

В качестве примеров их использования я привела бы свою “Канцонетту” для виолончели и фортепиано, “Пастуший наигрыш” или третью часть фортепианного концерта (первого) – Скерцо.