В доме Шиллинга

Было великолпное іюньское утро. Больную вынесли на террасу, совершенно защищенную отъ сквозного втра, такъ какъ ножки, которыя въ теченіе трехъ лтъ, вызывая шумные аплодисменты, носили ee, какъ бабочку по сцене, были еще «страннымъ образомъ» слишкомъ слабы и не могли сдлать даже и двухъ шаговъ. Парусинный навсъ защищалъ отъ палящихъ ослпительныхъ лучей солнца. Она же чувствовала ознобъ и лежала на кушетк, укрытая теплымъ одяломъ: только голова и плечи, исчезавшія въ складкахъ голубого атласа и волнахъ кружевъ, не были закрыты и, несмотря на всю слабость и безпомощность, граціозно и кокетливо покоились на подушкахъ. Это смертельно блдное лицо было все-таки прекрасно — миловидность очертаній была недоступна даже все разрушающей смерти.

Она съ недовольной миной мшала ложечкой свой утренній шоколадъ.

— Я не знаю, почему это поваръ находитъ особенное удовольствіе въ томъ, чтобы съ каждымъ днемъ уменьшать мн порцію шоколада, я не могу этого пить и прошу впередъ давать мн кофе, — отодвигая чашку, сказала она рзко маіорш, которая только что пришла узнать, не надо-ли ей чего.

— Кофе вамъ строго запрещенъ, — отвчала та спокойно.

— Да, да, запрещенъ, — возразила маленькая женщина, подражая тону свекрови, — въ ея зеленоватыхъ глазахъ сверкала старая нескрываемая ненависть. — Въ этой безотрадной вилл старый и малый, высшій и низшій — вс безпрестанно повторяютъ мн несчастной это слово! Мн все это надоло, надоло до отвращенія!.. А доктора, Боже мой, одинъ тупе другого! не могутъ справиться съ ничтожнымъ катарромъ, — она закашлялась, и платокъ, который она поднесла къ губамъ, окрасился яркой кровью, — изъ-за какихъ нибудь двухъ капель крови они поднимаютъ шумъ точно дло идетъ о моей жизни, о моей прелестной завидной жизни — какое тупоуміе! — прибавила она слабымъ голосомъ и съ лихорадочно блестящими глазами, между тмъ какъ маіорша собиралась уйти съ террасы.

— Пожалуйста, доставьте мн удовольствіе, заприте дверь съ террасы въ комнату Мерседесъ и задерните шелковыя занавски! — сказала она свекрови, которая сейчасъ-же вернулась.

Съ террасы чрезъ открытую стеклянную дверь видно было прекрасную комнату, на стн которой, какъ живыя, выдлялись фигуры картины.

— Еще въ мастерской барона Шиллингъ морозъ подиралъ меня по кож отъ этой ужасной гугенотской группы, — продолжала она нервно и раздражительно, — и здсь она, точно неизбжный фатумъ, всегда у меня передъ глазами… Мерседесъ поступаетъ очень неразумно, покупая такія страшныя картины и портя ими свой прекрасный салонъ.

Въ гнв она схватила густой пучекъ блыхъ распустившихся розъ, свсившійся на террасу съ бронзовой ршетки и начала обрывать ихъ, безсознательно разсыпая лепестки по шелковому одялу. Потомъ выпрямилась и бросила цлую горсть блыхъ лепестковъ на свои темные старательно причесанные локоны, — голова ея казалась покрытой снгомъ. Маіорша отвернулась и смотрла на прекрасные цвтники и газоны, разстилавшіеся около террасы. Негодованіе на ребяческія выходки молодой женщины сжимало ей горло, но ни одна черта ея серьезнаго лица не выдала ея ненависти и презрния, которыя они питали къ этой умирающей, — она думала о дтяхъ, которымъ эта женщина дала жизнь, и сдерживала себя.

— Я бы хотла видть Паулу, — услышала она за собой слабый хриплый голосъ.

— Она ушла гулять съ Деборой, и ихъ не скоро найдешь, — отвтила спокойно маіорша. — Но Іозе, какъ я слышу, возвращается.

Вслдъ за тмъ показались три всадника на широкой проск, сдланной противъ фасада виллы, перескавшей паркъ во всю его глубину и открывавшей прелестный видъ на расположенный вдали городъ.

Всадники приближались спокойно, какъ-бы наслаждаясь прекраснымъ утромъ — это были донна Мерседесъ, Іозе и его воспитатель. Глядя на мальчика, никто-бы не подумалъ, что три года тому назадъ онъ едва не сдлался жертвой смерти. Стройный, цвтущій, олицетвореніе красоты и силы, сидлъ онъ на своей маленькой лошадк, - сердце маіорши радостно забилось отъ гордости, когда издали еще онъ привтствовалъ ее шляпой.

— Глупый мальчишка ужъ разыгрываетъ изъ себя взрослаго, — съ досадой проворчалъ сердитый женскій голосъ за спиной маіорши, между тмъ какъ она, стоя у перилъ, привтствовала рукой приближающихся всадниковъ. — Но въ этомъ вы сами виноваты, madame, рано еще давать лошадь восьмилтнему мальчику…

— Іозе уже десять лтъ.

— Боже мой, я слышу это постоянно, чтобы знать, что я уже старая женщина! Но я съ этимъ не согласна, ршительно не согласна, какъ-бы страстно вы ни желали этого. Я молода и имю двичій видъ, хотя-бы этотъ длинный и не по лтамъ разсудительный малый стоялъ подл меня и называлъ «мамой!..» Черезъ пять недль я буду танцовать въ Берлин наперекоръ всмъ мщанскимъ воззрніямъ и докторской мудрости. Вы думаете, я этого не сдлаю?

Маіорша молча пожала плечами, а Люсиль старательно сорвала своими блдными тонкими пальцами дв розы и приколола одну въ волосахъ, другую на груди.