Читаем В другом районе мира полностью

Хотелось стать участником всех этих моментов. Когда выбираешь обстановку для дома, когда едешь с дочкой на пляж и платишь за проезд, когда в поезде на нижней полке можешь прислониться к чьему-то плечу – и закрыть глаза. Когда пишешь в сообществе про свои микро-ощущения и макро-страхи. И вас таких много.


Это, в общем, даже не фаза жизни, которой я завидую, а, скорее, какие-то эпизоды женского бытия, мне не особо доступные.


Прошу прощения, если слишком личное. Но про общественно-животрепещущее сейчас кто только не пишет. И все одно и то же.

Немного эмигрантских размышлений

Столько всего в жизни происходит, что даже начинать говорить об этом не хочется.


В нашем королевстве забыли включить лето. То есть по моему мнению, как был январь, так январь и остался. Хотя в январе – при примерно тех же температурах – мне все время было ужасно холодно. Сейчас ничего. Окошко даже открываю.


Нет, сегодня-то неожиданно +20. Но через пару дней опять +14.


Впрочем, бывалые местные жители утверждают, что такого отвратительного лета не припомнят за всю свою жизнь, полную промозглых английских деньков. А это значит, что мы уверенно движемся к остыванию Гольфстрима, глобальному изменению климата, параду планет и пресловутому двадцать первому декабря, в которое я как-то не верю.


Кроме погоды в моей жизни много-много работы и много-много учебных проектов.


Любовь тоже есть, она меня окружает в лице самых неожиданных людей.


После почти года обучения в Англии потребности несколько изменились. Во-первых, вместо мира во всем мире я хочу свою кухню и свой холодильник. Мои соседи настолько прожорливы и неаккуратны, что в холодильнике мне хватает места на упаковочку сыра, а на кухне я предпочитаю находиться не больше пяти минут за один заход.


Потом надо выходить, дышать свежим воздухом, смотреть на красивые вещи, проникаться снова верой в человечество – и, возможно, предпринимать новый поход. Хотя из упаковочки сыра кроме, собственно, сыра ничего не состряпаешь.


Можно тертый сыр или плавленый. Или рубленый. Так и живем, с небольшими лирическими отступлениями.


Во-вторых, я хочу свою ванную. Санузел, не побоюсь этого слова. То есть моя соседка по ванной – опрятная такая китаяночка, но ее длинные черные волосы мне немного осточертели. Они забивают раковину и вообще.

А еще туда забегают разные насекомые. В смысле, не только пауки и тараканы. Поэтому иногда утро начинается с жертв.


В-третьих, мне нужно пространство, а не этот милый шкаф, в котором я живу. Я как-то перешагнула страсть к студенческому экстриму. То есть я человек творческий и гибкий, но скоро начну стареть и поэтому некоторые компромиссы встречаю без прежнего рвения.

Впрочем, шкаф неплохо отапливается, что в Англии – на вес золота.


В-четвертых, учеба мешает работать. Но это даже пояснений особых не требует.


В-пятых, положение эмигрантской невесомости, когда вернуться никак нельзя, а остаться пока не имеешь подтвержденного права, конечно, забавляет до определенного момента и воспитывает дух, выносливость и повадки сомалийского пирата, но постоянно жить в осознании того, что тебе нигде нет места, как-то неуютно.


В-шестых… ох, Боже мой.


На самом деле, я рада, что уехала. То есть я об этом ни секунды не жалела. Даже если в итоге все обернется концом света, главное, что я обрела – это возможность быть собой, несмотря ни на что.


А это довольно неплохая штука.

Про город

Влюбилась в город. Как в человека. Я в людей давно не влюблялась, все недосуг.


Вот иногда бывает такое – думаешь о городе, и сердце стучит быстрее, и как-то ноет, и очень хочется поскорее туда вернуться. Хотя меня там, в общем, никто не ждет.


Но меня ждут неровные улицы, и звон колоколов в 6 часов вечера, и добрый азиатский дедушка, подаривший мне яблоко, и запах кофе и черного хлеба, и пропитанный зеленью озерный ветер, и крики чаек, и дождь – очень сильный, и синее-синее небо, какое бывает только над морем, когда моря нет, и высокие потолки моего ненастоящего дома, и литературный выговор местных жителей, и – о боже – никакой смеси акцентов, и теплое чувство принадлежности месту, времени, истории и жизни.


Простите.

Про сегодня

Мир вокруг – череда дедлайнов, сроков годности, сроков действия и points-of-no-return.


Эпизоды, сюжеты, мгновения, все сливается воедино. Мой день начался давным-давно; и да, где-то в районе полудня было море, но время обеда еще не наступило.


Когда это все закончится, наконец, надо будет ненадолго остановиться и подождать, пока астральное тело воссоединится с физическим. В том смысле, что я не успеваю сама за собой. Потерялась в одном из аэропортов и так и брожу по дьюти фри среди вещей, которые все равно не могу (да и не хочу) себе позволить.


Иногда очень не хватает второй меня. Да и чего уж тут, я не так люблю одиночество, как могло бы показаться. В моей студенческой каморке одиночество – это и счастье, и единственный вариант существования, но там, снаружи, в мире съемных квартир и собственных ванных комнат, уже хочется делиться территорией с кем-то близким.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное