Читаем В другом районе мира полностью

– А сейчас не стучит?

– Стучит. Просто не так.

– Не как?

– Не поспешно. Не радостно.

– А после эспрессо?

– Ты можешь хоть что-то воспринимать серьезно?

– Куда уж серьезнее. Ну а кроме сердца?

– Чтобы жить хотелось.

– А сейчас не хочется?

– Хочется.

– И в чем подвох?

– В чем?.. Да ни в чем. К черту. Все равно никого нет.

2012

Решила перечитать свои стишки за последние 7 лет.


Надо сказать, в шестнадцать я уже писала неплохо, хотя очень надрывно. Из серии всегда-никогда-радость-кошмар-прекрасно-ужасно. Сейчас это выглядит забавно, а тогда, помнится, было и вправду невесело. Мягко говоря.


Две недели, проведенные в Москве, успели вынуть из меня душу и вложить ее заново, но только уже наизнанку. Поэтому теперь, немного отдышавшись, вынуждена признать, что то ли потеряла былую хватку на английских землях, то ли мне действительно больше нет места на родине.


Второй вариант более вероятен, потому что в вопросах хватки – это как с велосипедом, разучиться нельзя. Да и не ахти расслабленный образ жизни я тут веду.


Дивный новый мир.


Мой местный индийский приятель, углядев сегодня фотографию, на которой мне шестнадцать лет, признался мне в любви на французском.


И, честное слово, все это было бы смешно.

Про все стадии детства

Я скучаю.


По детству. По бабушке с дедушкой. По бабушкиным песням, математике и дедушкиным присказкам на молдавском. По тому, как по утрам звенел собор за окном, и это значило, что наступило утро.

По петербуржским колодцам – когда просто заглядываешь в арку, проходя мимо.

По московской весне, когда все еще учишься, но еще не работаешь, и есть возможность ее засвидетельствовать.

По московским бульварам в начале лета.

По хорошим книгам и неспешному чтению (когда это было – не припомню).

По бессчетному количеству "первых раз": начиная от первого путешествия из школы домой без сопровождения и заканчивая первым… даже не знаю. Первым января этого года.

По задуванию свечек на торте в день рождения. И чтобы рука бойцов не уставала вытаскивать потом эти свечки.

По зиме, в которой можно было оставлять отпечатки на снегу, и все друг друга любили.

По друзьям.

По крымскому соленому озеру и дороге к нему.

По запаху свежей корицы на Измайловском бульваре на закате – когда там еще пользовались корицей.

По диафильмам.

По какой-то всамделишной радости, которая точно случалась в моей жизни.

По ощущению счастливой принадлежности месту, времени или даже человеку.

По ощущению защищенности и безопасности.

По спокойному еженощному сну.

По времени, когда можно было быть ребенком, не пытаясь им не быть.

По творчеству.

По запаху дома.

По лицею, каким я его помню.

По МГУ и нашим ужасно важным и никому не нужным предметам.

По вытаскиванию себя по утрам из постели раньше родителей, чтобы попасть в ванную и ни на кого не наткнуться.

По тому, как я влюблялась.

По Парижу, когда все еще было не зря.

По здоровью.

По всему тому, что нелегко далось, и еще больше – по тому, что не далось вообще.

По возможности позволять себе быть беспечной.

По чувству, когда и хочешь иметь детей, и боишься случайно забеременеть.

По ощущению чуда.

По мгновению до.

Выпал снег

Восторги населения не поддаются описанию – особенно местных из Индии и Пакистана. Хором (и задорно подмигивая) сообщают, что уж мне-то к снегу не привыкать. А глаза бы мои на него не глядели. Боюсь только, что накроется все функционирование королевства медным тазом, если осадки не прекратятся в ближайшее время.

Про ДСВ

Вяжу на День Святого Валентина большую круглую красную салфетку с сердцами. Чтобы я знала, как я меня люблю. Упиваюсь жалостью к себе, проще говоря.


Но салфетка получается прелестная. Довяжу и украшу прикроватный столик.

* * *

Иногда жалею, что во мне – ни капли еврейской крови.

Почему-то тянет в Тель-Авив восстанавливать корни, которых у меня нет.


А что, было бы замечательно. Из меня бы получилась чудесная еврейка. Готовлю прекрасно, уболтать могу любого, и очень хочу большую, теплую, любопытную семью.

Про девочек

Почему-то люблю читать сообщество для беременных.


Это как в детстве, ходишь с родителями по хозяйственному магазину и смотришь – вот такая чашечка у меня будет дома, вот такая стиральная машинка, вот такая кроватка. Это уже про свой дом.


А еще в Сочи, мне лет двенадцать – еду в желтой газели-маршрутке, тепло, лето, шлепки на ногах, пятки пыльные. И садится какая-нибудь юная мама с детенышем. Детеныш в платьице (или в шортиках, если мальчик), а у мамы такой маленький потрепанный летний кошелечек на молнии. С бабочками. Она детеныша держит на коленках, а сама вынимает и передает монетки за проезд. И до того это уютно, не передать.


И вот я начинаю думать, что когда вырасту, обязательно такая буду. Прямо восемнадцать исполнится, и тут же квартиру сниму и ребенка заведу. А потом думаю, квартира-квартирой, а для ребенка еще один участник нужен. Ну тогда в крайнем случае удочерю.


Впрочем, это было не от желания играть в куклы. С куклами у меня как-то по жизни не складывается.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное